Марина Степнова - Хирург [litres]

Хрипунов вежливо вертел в крепких пальцах чашку с желтеньким кафедральным чаем: ему было плевать на людей с их неминуемой смертью, ему даже на свою собственную смерть было плевать: детство, проведенное в морге, избавляет, знаете ли, от ненужных сантиментов. И потом, Хрипунов прекрасно знал, что в смерти человек все равно беспросветно и совершенно одинок, собери вокруг хоть сотню гениальных врачей – в сущности, в человеческой жизни есть только два момента такого великого, абсолютного одиночества – рождение и смерть. А пластическая хирургия – это интересно. Мне интересно, Кирилл Леонидович. Потому что это единственная для врача возможность не увечить, а творить. А деньги тут, честное слово, ни при чем.

Это была правда. Деньги интересовали Хрипунова еще меньше людей. Именно поэтому они пришли к нему сами.

Одному Клоуну известно, как он разыскал Хрипунова после двухлетней разлуки. Съемное жилье за это время пришлось сменить три раза: поспевая за взбесившимися ценами, Хрипунов все дальше забирался в глушь столичных трущоб, и похоже, последнее приобретение – восьмиметровая комната на краю московской географии – тоже скоро станет не по карману, и придется искать убежище в Подмосковье, что и неплохо, потому что в электричке можно сколько угодно спать. И почти столько же читать.

Впрочем, наверно, Клоун просто разослал своих шестерок по всем московским больницам или напряг частных сыскарей, в ментовку он бы сроду не сунулся, вор известный, авторитетный – западло. Но – разыскал. Вплыл прямо в ординаторскую, солидный, благоухающий, степенный, в невиданном деловом костюме, отливающем сталью и шерстью, и дурацком галстуке в цирковой развеселый горох. За спиной маячат две гориллы в стандартных кожаных куртках и шуршащих спортивных штанах и подпрыгивает встревоженная медсестричка, вскрикивая про часы посещения и нельзя без халатов в отделение, ну что вы за люди, Аркадий Владимирович, я правда говорила, что нельзя.

Хрипунов встал из-за стола, честно пытаясь вспомнить, нет ли в какой палате подходящего посетителям раскуроченного братка, но увидел шрам, перекосивший рот неузнаваемого господина, и тут же, потянутое приметным келлоидным рубцом, выплыло имя:

– Здравствуйте, Евгений Поликарпович. Рад видеть вас в добром здравии. – Клоун вздернул короткие брови, покачал недоверчиво головой. – Вот это память! Уважаю! – И тут же цыкнул на своих псов, и они немедленно исчезли за прикрытой дверью, только слышно было, как стихает негодующий стрекот медсестры, превращаясь в укоризненное воркование, потом что-то зашуршало – не то букет, не то шоколадка, и сестра замолчала вовсе, зашелестев куда-то по своим медицинским делам. И Хрипунов с Клоуном остались одни.

Пачку долларов, перетянутую смешной розовой резинкой, Хрипунов не взял – я, Евгений Поликарпович, частной практикой не занимаюсь и мзды с пациентов не беру – и деньги так и пролежали на столе всю неловкую беседу (о погоде и прочих стихийных обстоятельствах) – как кирпич, вернее, небольшой такой кирпичик, и Клоун, поднимаясь, сунул его в раздутую барсетку, – во времена настали, Аркадий, скоро вместо бумажника портфель придется с собой носить, зря отказался, ты мне жизнь спас, а я долгов не люблю. По долгам платить положено.

– Так ранение было не смертельное, – машинально поправил Хрипунов, ему не нравился разговор, будто списанный из бабского детектива в дешевой мягкой обложке. Дурацкий.

– Зато жизнь была смертельная, – отрезал Клоун – из-за шрама он все время усмехался краем ощеренного рта, на подельников, должно быть, жути нагоняет немало, но вот есть скорее всего неудобно. Да и девушкам нравится едва ли.

Хрипунов посмотрел в лежащую перед ним историю болезни. Диагноз: сочетанная черепно-лицевая травма. Перелом основания черепа в передней черепной ямке. Множественные переломы костей лицевого скелета, верхней челюсти, стенок обеих орбит, решетчатого лабиринта, нижней челюсти и скуловой кости справа. Рваные раны век обоих глаз. Франкенштейн из-под «Камаза». А место в клинике пластической хирургии может и не освободиться. Вообще.

– Знаете, Евгений Поликарпович, если вы действительно хотите сделать для меня доброе дело, позвольте, я вас прооперирую. Разумеется, бесплатно.

Клоун аж поперхнулся больничным воздухом – ни до, ни после Хрипунов не видел его таким обескураженным, прямо как первоклашка, которого завуч застукал в школьном сортире с аппетитно скворчащей беломориной, а ведь крученый был мужик. Крученый и длинный. Хотя это сразу было ясно. Еще два года назад.