– Далеко, – шепчет Анна. – Далеко-далеко. – Она всхлипывает и поеживается под сердитым взглядом Пьетюра.
Роуса с укором смотрит на него, и он, покраснев, переводит глаза на Анну. Скривив губы, он делает шаг вперед, но Роуса заслоняет Анну собой.
– Не трогай ее! Это с ней сделал ты .
– Нет! – Пьетюр краснеет еще сильней. – Это не я. Я бы не стал…
Роуса сощуривает глаза.
– Что ты сделал?
– Я… я ее пальцем не тронул.
Анна вздыхает и снова бормочет: «Далеко-далеко», и этот размеренный напев заполняет всю комнату, так что кажется, будто шепчут сами стены.
Ноги Роусы дрожат, но она отважно смотрит прямо в хищные глаза Пьетюра.
– Ты ее прогнал!
– Так было лучше. Без нее…
– Но Йоун…
– Он понимал, что так будет лучше. Она бы его погубила.
Роуса ежится. Они предпочли выдумать, что Анна умерла, лишь бы не рассказывать о ее побеге. И Йоун сыграл роль почтенного вдовца, убитого горем.
Пьетюр смотрит на Анну. Лицо его искажается презрением.
– А теперь ты вернулась портить нам жизнь. Проделала такой опасный путь, рискуя собой и ребенком, и все для того, чтобы выставить напоказ свое пузо…
– Довольно, Пьетюр! – Роуса наклоняется к Анне и гладит ее по щеке. Однако Анна ничего не отвечает, только шипит.
В перерывах между схватками она лежит без движения, тяжело дыша. Ее мокрое от пота лицо напоминает серый камень, омытый речной волной, и Роуса чувствует ее страх столь же остро, как и свой собственный, будто это темнота, которая окутывала ее все последние месяцы.
– Нужно привести Катрин, – говорит она.
Пьетюр качает головой, но Анна вдруг пронзает его острым взглядом.
– Катрин, – стонет она срывающимся голосом. – Позовите Катрин.
Она снова сгибается пополам от боли и воет.
– Она слабеет, – шепчет Роуса, вытирая влажной тряпицей щеки и лоб Анны. По ее телу пробегает очередная судорога, и она вся дрожит. Ноги Роусы тоже подрагивают, потому что Пьетюр смотрит на нее, но она устала, так устала бояться. Она сжимает ладонь Анны.
– Ступай же. Поторопись! – Пьетюр не двигается с места, и Роуса прибавляет: – Если она умрет, я расскажу…
– Уймись, женщина! – недовольно обрывает он ее. – Я поищу Катрин.
Он выходит на мороз, хлопнув дверью, и в землянке становится тихо: Роуса слышит только, как кровь шумит у нее в ушах и как сбивчиво дышит Анна.
Роуса стискивает холодную руку Анны. Кончики ее пальцев посинели. Она безмолвно смотрит на переплетение корней дерновой крыши.
– Ты заходила в эту землянку, – тихо спрашивает Роуса, – когда была… когда жила в Стиккисхоульмюре? Мне Йоун запретил.
Анна по-прежнему не отвечает, но внезапно замирает и начинает дышать тише.
– Я видела руны, – шепчет Роуса. – На чердаке. И… пятно. Он бил тебя?
Анна устремляет взгляд прямо на нее и кричит; Роуса отшатывается, и ей хочется зажать уши, чтобы не слышать этого душераздирающего звука.
Когда боль стихает, она вытирает лоб Анны и тихо продолжает:
– Я видела кровь на чердаке. Йоун ударил тебя? Или Пьетюр?
Анна смотрит на нее лазурными глазами, холодными, как само сердце ледника.
– Они забирают все. Мужчины забирают все.
Роуса открывает рот, чтобы возразить, и не находит слов. Она вспоминает рассказ Пьетюра о том, как викинги закрепили за собой право на эти земли, вырубая леса и распахивая поля до тех пор, пока те не превратились в пыль и бесплодные камни. Мужчины хотят получить все. Тело женщины – тоже часть земли, которую они объявляют своей. Роуса откашливается.
– Но они не пытались… Они не били тебя…
– Я мечтала о ребенке, – задыхаясь, бормочет Анна. – Мечтать опасно. – Она обнимает себя руками и смеется так пронзительно, что звук этот напоминает звон бьющегося стекла. Накатывает очередной спазм, она задыхается, и смех переходит в стон.
По спине Роусы пробегает холодок. Словно она воочию увидела хаос, мало-помалу овладевающий ее собственным разумом, – смесь ярости, страха и боли потери. Она прижимается губами ко лбу Анны.
– Тебе ничего не угрожает, – шепчет она.
Глаза Анны – две темные пещеры.
– Дура.
Роуса то и дело заглядывает к ней под юбки, но ничего не меняется. В перерывах между схватками Анна лежит в забытьи, и тихие вздохи срываются с ее полуоткрытых губ.
Роуса опускает руку в карман, чтобы потрогать стеклянную женщину. Но карман пуст, и фигурки в нем нет. Наверное, она валяется где-то в снегу. Роуса встряхивает головой, чтобы отогнать пронзительную боль потери. Она уже связала собственную судьбу с этой вещицей, которая оставалась невредимой, даже когда ее сдавливали в кулаке, хотя и казалась совсем непрочной. Йоун счел фигурку подходящим подарком – она символизировала смирение, но Роуса привязалась к этой стеклянной женщине потому, что она, на вид хрупкая, как тонкий лед, все же уцелела. А между тем уцелеть под гнетом бесконечных требований Йоуна – это все равно что устроить бунт.
Читать дальше