Кэролайн Ли - Стеклянная женщина [litres]

Паудль утирает ее слезы.

– Ты замерзнешь, – слабо улыбаясь, говорит он. – Смотри не изойди слезами до смерти, Роуса. – И он кладет теплую ладонь ей на щеку, склоняется ближе и целует ее в кончик носа.

От этого прикосновения что-то в ее груди обрушивается.

Наконец она поднимает на него глаза. Когда их взгляды встречаются, у нее кружится голова, екает в груди и пересыхает во рту, и она не в силах произнести ни слова. Она обвивает руками его шею, ладони его ложатся ей на талию, и она подается навстречу ему всем телом – кровью, костями, сердцем, дыханием. Она становится податливой, как вода.

Паудль ведет ее по тропинке в укромную пещерку у реки, куда не заглядывает никто из сельчан. Он расстилает на земле плащ, они ложатся рядом, и он прижимает ее голову к своей груди. Ей кажется, что она плачет, а может, это не ее слезы, а его, или вовсе брызги речной воды, стынущие на коже. А потом все превращается в потное, жаркое марево, и остается только тяжесть его тела, и его силуэт, и его округлившийся, глотающий воздух рот, когда он двигается внутри нее.

Он останавливается и прижимается лбом к ее лбу; глаза его, заглядывающие в ее глаза, улыбаются. Ее пронзает ощущение, что ее видят по-настоящему, что ее понимают без слов. Задыхаясь, она целует, целует и целует его, а в последнее мгновение ловит раскрытыми губами его вскрик, отзывающийся эхом в них обоих.

Когда все заканчивается, Паудль, все еще вздрагивая, кладет ладонь на ее чуть выпуклый живот, а она прижимается щекой к его груди. Каждый дюйм его тела так же знаком ей и так же притягивает ее, как сама земля, на которой они лежат.

Он снова целует ее, гладит по волосам, а потом перекатывается на голые камни и укутывает ее плащом.

– Не хочу, чтобы ты замерзла.

– Мне не холодно, – шепчет она.

– Ты дрожишь, – возражает он и притягивает ее к себе.

Ей потребовалось столько времени, чтобы наконец понять, что они с ним – две переплетенные нити одного и того же отреза ткани, и без него ей не за что будет держаться.

Когда она прижимается к нему, что-то острое впивается ей в бок. Она засовывает руку в карман и вытаскивает расколотую стеклянную женщину – подарок Йоуна. Трещина разошлась сильней, лицо покрылось щербинками. Теперь уже невозможно ни прочесть на нем смирение, ни различить покорно опущенных глаз.

– Что это? – спрашивает Паудль.

– Ничего. – И Роуса прячет ее обратно в карман, звякнув ею о другую стеклянную фигурку, купленную у торговца.

Она вдыхает свежий туман подступающей ночи и снова обнимает Паудля; тела их созданы по мерке друг друга, как камень с гальдраставом – по мерке ее ладони.

Тело помнит любовь точно так же, как камень помнит огненную силу, породившую его на свет. Он ждет глубоко под холодной землей, тоскуя, пока не обретет свободу. И тогда он переплывает реку, пересекает океан, долго странствует в чужих краях и наконец находит дорогу домой.

Роуса закрывает глаза. Когда она снова откроет их, будет уже утро; плотный тяжелый воздух, навалившийся на нее весом целого океана, рассеется, и ей снова станет легко дышать.

Ее округляющееся тело наконец будет принадлежать лишь ей самой.

А в одно из следующих утр, ждать которое не так уж долго, растает лед. Земля зашевелится, и новая жизнь пробудится ото сна и расцветет под лучами восходящего солнца.

Мы сглупили, решив возвращаться этим путем, говорю я, но Пьетюр не слушает. Должен признаться, замысел его неплох: найти лодку и добраться на веслах до одного из далеких островов в бухте, где нас не найдет ни один рыбак. Там мы с ним будем жить вдвоем, питаться рыбой и пить дождевую воду.

Мы оба изучили тысячи здешних островков так же хорошо, как карту шрамов и лиловых рубцов на коже друг друга. Стоит нам захотеть – и мы могли бы затеряться среди этих островков, и поэтому у нас есть еще надежда отыскать убежище и жить там в покое и тишине.

Оттепель продолжается; дождь барабанит по земле каждый день, и она становится скользкой, точно тюленья кожа. Мне даже хочется, чтобы снег снова укутал ее толстым саваном. Тогда все, даже сама смерть, засияет красотой.

Но в оттепель у земли отходят воды, и воздух наполняется запахами соли, моря, новой жизни. Мы возвращаемся к побережью, где ждет моя лодка. Я почти чувствую вкус нашего будущего – свежего и чистого, как талая вода. Я ловлю взгляд Пьетюра, и он улыбается.