Людмила Уварова - От мира сего

Это была их первая ссора, вернее, размолвка. Они не ссорились, не обвиняли друг друга, не обзывали один другого обидными словами. Просто перестали разговаривать.

Лера умела молчать. Замыкалась в себя, невозмутимая, сдержанная, вечерами сидела, уткнувшись в книгу, не поднимая глаз.

Мама звала обедать. Лера садилась, по-прежнему не глядя ни на кого. Молча ела, молча вставала из-за стола.

Мама и отец переглядывались, но ни о чем не спрашивали. Не желали вмешиваться.

И все-таки мама решилась, как-то утром сказала:

— Лерочка, детка, так нельзя…

— Что нельзя? — спросила Лера.

— Ты знаешь, о чем я говорю.

В конце концов мама сумела добиться своего. Долго, настойчиво уговаривала Леру, приводя различные примеры дружной семейной жизни, рассказала о том, как ей самой нелегко было в первые годы брака, потом принялась за сына. С сыном было намного проще. Мама сказала:

— Ради меня, Витя…

— Что я должен сделать? — спросил Виктор.

— Подойди, заговори с нею первый, не думай ни о самолюбии, ни о какой-то глупой гордости, все это ерунда, поверь мне, главное, чтобы был постоянный мир. Ведь тебя самого тяготит ваша ссора?

— Мы не ссорились, — сказал Виктор.

— Кстати, я даже не знаю: из-за чего вы не разговариваете друг с другом?

Если бы мама знала, она бы тоже, Виктор не сомневался, обиделась за отца. И потому он не решился сказать ей все, как было.

— Да так, в общем-то, из-за ничего…

— Тогда о чем речь? — обрадовалась мама. — Давай заговори с нею первый, обещаешь мне?

Маме он не мог отказать. Так и сделал, как она просила, подошел к Лере, заговорил о чем-то, Лера ответила. Все кончилось миром. Мама ликовала, Ася насмешливо морщила губы.

— Чего это ты так радуешься, будто тебя рублем одарили?

— Я хочу, чтобы был мир, — ответила мама. — А ты разве не хочешь того же самого?

Отец сказал:

— На твоем месте я бы не вмешивался ни во что, пусть их как хотят.

Он был несгибаем. И хотя Лера была с ним неизменно ласкова, умела, как выражался Виктор, подлизнуться к нему, понимая, что победить сопротивление отца нелегко, но тем ценнее была бы победа, он оставался вежливо-холодным.

Она расспрашивала его о том, как он воевал, на каких фронтах, просила рассказать о его работе в конце тридцатых годов в деревне избачом; она знала, это наиболее любимое для него воспоминание, он оттаивал слегка и все же был с нею настороженным, словно ожидал с минуты на минуту, что она может преобразиться и выдать то, чего никто никогда не мог ожидать от нее…

Спустя примерно год они переехали к Лериным родителям, в Черкизово, хотя Виктору было неудобно добираться из Черкизова до института.

— Ничего, — говорила Лера. — Осталось тебе учиться всего-навсего год, уж как-нибудь потерпи…

И он согласился, не стал спорить. Разумеется, Лере было удобнее жить вместе со своими родителями, там было много просторней, а она была уже на пятом месяце, надо было думать о будущем.

Родители Леры приняли их с открытой душой.

— Вот и хорошо, — улыбался папа. — У нас теперь свой доктор дома, первый знак, что никто никогда болеть не будет!

Золотые коронки блестели в его рту, добродушные морщинки окружали глаза, такие же, как у Леры, светлые в светлых ресницах, с пристальным, долгим взглядом.

Само собой, стиль жизни в Черкизове был совсем иной, чем в семье Виктора.

Здесь почти каждый день собирались гости. Приходили друзья Лериного папы со своими раскормленными женами, подолгу сидели за столом. В промежутках между едой и питьем рассказывали несмешные анекдоты и сплетничали об общих знакомых.

Виктор поражался, как это взрослые, даже очень взрослые люди могут болтать столько чепухи.

Если же они говорили о своей работе, то это были в основном серые, плоские слова: рубли, проценты, товар, прибыль, маркировка, пересортица…

Впрочем, о работе говорили коротко, междометиями, понимая друг друга с полуслова. Ведь все они работали в каких-то неведомых Виктору артелях, выпускавших трикотаж, детские фуфайки, обувь, резиновые сапоги, игрушки, клеенки, косынки и пояса из искусственной кожи.

Их жены обстоятельно обсасывали две-три темы: тряпки, кулинария, дети. И, разумеется, сплетни. Охотно, со вкусом сплетничали о тех, кто ушел или не сумел прийти вовсе, выкладывая прилюдно самые пикантные подробности.

Порой Лерин папа заявлял:

— Кстати, у нас за столом без пяти минут доктор, так что — ежели какие-нибудь вопросы в области здоровья…