Марта Кетро - Рассеянная жизнь

Это оказалось до странности тяжело. Мир Поль и так перетряхнуло, она едва держалась, будто перетаскивала огромный груз на собственной спине из одной страны в другую. Тут даже не помощь нужна, соблюсти бы равновесие, осторожно переступая шаг за шагом. Достаточно не мешать, оставить всё как есть, пока Поль не справится. Но нет, именно в критический момент понадобилось оттолкнуть, хлопнуть дверью, изменить правила игры. «А чего ты хотела? Сама же всех бросила».

Нико знал, что Поль думает о переезде, но в глубине души был уверен, что никуда она не денется, ни от него, ни из прежней жизни. Сам он был тяжёл на подъём и не мог бы решиться на резкую смену участи, чего уж с неё взять. И потому, когда за две недели до отъезда Поль назвала ему точную дату, пришёл в бешенство, которое постарался скрыть.

Поль же осознавала, что её московская жизнь вот-вот закончится, и потому смотрела вокруг с нежностью перелётной птицы, запоминая тёплый сентябрь и золотой октябрь, вдыхала осенний ветер, пропитанный свободой, и чувствовала, что он подхватит её совсем скоро. Иногда сомневалась, точно ли хочет уехать, но убедилась в своём желании за пару месяцев до отлёта.

Она позвонила в Сохнут, чтобы заказать бесплатные билеты, а ей ответили, что на нужные даты ничего нет, ближайшие будут после того, как у неё истечёт въездная виза. Поль тогда доподлинно узнала, что такое грогги. Хлопотала, планировала, рассчитала каждый свой шаг и вдруг на пороге получила отказ. В тот момент не подумала, что можно купить билет самой — стояла с трубкой в руке и переживала крушение. Накануне Поль сделала жестокий пилинг, который поначалу ничего, а через сутки кожа должна облезть. И вот она звонит, слушает новость и при этом смотрит в зеркало и видит, как по щеке буквально на глазах ползёт кракелюр, кожа начинает шелушиться и отслаиваться. Это самая буквальная метафора катастрофы: жизнь рухнула и у тебя осыпалось лицо. Кое-как сосредоточилась, сделала ещё несколько звонков, и всё уладилось наилучшим образом, билеты нашлись, зато окончательно пропал вопрос, точно ли она хочет уехать. Да. Точно.

…Когда ехала на такси в аэропорт, смотрела в окно на голую чёрную землю, снег обещали только завтра, и она думала, что не увидит его в этом году. В первые полгода новому репатрианту лучше не выезжать, а, значит, она сможет приехать только к лету и то, если захочет. Поль покосилась на хмурого Нико, который был так благороден, что взялся её проводить. Он дулся, но молчал: сказать «оставайся», означало взять на себе ответственность за совместное будущее, которого он не мог обещать.

Предполётные формальности уладили быстро, остановились перед таможенным контролем, и Поль заплакала. Она точно знала, что расстаётся с Нико навсегда, по крайней мере, возвращаться к нему не собиралась и потому оплакивала неслучившуюся любовь, всё хорошее, что между ними было и то, чего не будет никогда, даже если она никуда не уедет. А он, конечно, растерялся и, не имея для неё других слов, настойчиво повторял одно и то же: мы обязательно встретимся ещё раз, обещаю, не знаю, как будет, но ещё раз увидимся обязательно.

Поль мельком глянула на время и, вся в слезах, миновала таможенника, Нико остался снаружи. Она оглянулась в последний раз специальным взглядом и ушла на проверку к пограничникам. И через пару минут сообразила, что рюкзак с документами остался у Нико. Повернулась и пошла обратно. Нико молча протянул ей рюкзак, а она улыбнулась — вот и вышло, как ты обещал, увиделись ещё раз. А дальше она попала в руки насторожившейся таможни, была допрошена со всей строгостью и отпущена в другую жизнь.

Затем всё пошло не легко, но по обычному сохнутовскому конвейеру, и к вечеру она въезжала в Тель-Авив гражданкой Израиля.

Вошла в съёмную квартиру, бросила вещи, переоделась и поспешила на Алленби съесть на ночь чего-нибудь вредного. Из ближайшей кафешки её по-русски окликнул продавец, и она сочла это хорошим знаком. К половинке пиццы он в качестве комплимента подал рюмку самодельного лимончелло, Поль сделала первый горько-сладкий глоток и подумала, что не так уж всё и страшно.

Поль отлично помнила первое утро на новом месте, она проснулась в квартирке, снятой через эйрбиэнби и сразу включила свет. «Студия в партере» оказалась полутёмным студёным подвалом с плохо работающим водонагревателем и шумным пыльным кондиционером. Зато у неё было пристанище на первый месяц, чтобы оформить необходимые документы и подыскать постоянное жильё. Поль бодро встала, приняла прохладный душ и, стуча зубами, надела лёгкое открытое платье — Нико написал, что хочет позвонить.