Мария Метлицкая - Високосный февраль

Оставалась еще мама. Нет, машину мама не водила. Но если бы Маша позвонила ей, мама примчалась бы тут же, как говорится, на вечерней лошади. И даже на дневной. Дорога в одиночестве Машу страшила – автобус, поезд, снова автобус. Да еще и вещи! Нет, одна не доберусь – страшновато.

А мама хлюпала носом, чихала и кашляла.

– Ой, Марусь! Подхватила какую-то гадость! Вирус, наверное. В автобусе или в метро. Все чихают и кашляют, неудивительно.

Маша грустно поддакивала:

– Ага. Ты лечись, мам! И еще Митька уезжает.

Мама приняла это на свой счет:

– Да-да, Митя звонил. Обещал перед аэропортом привезти молоко и лекарства. За меня не волнуйся, девочка!

Положив трубку, Маша подошла к окну – день был солнечный, светлый, морозный. Поле перед окном, ровное и гладкое, прорезала свежая лыжня. Может, взять в прокате лыжи? Маша поежилась. Не хотелось ни лыж, ни снега, ни леса. Ничего не хотелось.

Она заставила себя надеть спортивный костюм, бросила в сумку купальник и полотенце и пошла в бассейн.

В коридоре столкнулась с врачом, который назначал ей в первый день процедуры. Страшно смущаясь и краснея, он поинтересовался ее здоровьем и посетовал, что она игнорирует его.

Маша вздыхала, смотрела по сторонам и думала: «Как вы мне все надоели! Со своими расспросами в первую очередь: как я, что я, что хорошего? Да нормально я, в полном здравии и рассудке. А что, не похоже?»

Она махнула рукой и пошла прочь. Врач растерянно смотрел ей вслед. «Хамка какая, – в который раз обиженно подумал он, – московская фифа. Тощая, неприятная. Глаза колкие – бррр! Ледяные. А ведь замужем! И как ее муж с ней справляется?»

Он вспомнил свою милую и тихую жену, местную девочку, медсестру, на которой он женился уже здесь, после распределения. Вспомнил и ее пирожки с капустой – размером с ладонь, – и шерстяные носки из козьей шерсти, связанные ее заботливыми руками. И казанок с тушеной картошкой, заботливо укутанный в три одеяла: придешь и поешь горяченького, Ванечка! Он облегченно и счастливо улыбнулся и быстро пошел по коридору.

После обеда Маша поехала в город, на площадь. Наверняка тот самый говорливый водила по-прежнему там торчит. Попробует сговориться с ним по поводу поездки в Москву – сколько заломит? Неизвестно. Наверняка много – парень-то ушлый. Ничего, Маша собьет с него спесь. «И не с таких сбивали», – подбадривала себя она.

И, как чеховские сестры, повторяла: «В Москву, в Москву! Наотдыхалась».

Но «Жигулей» цвета «баклажан» на стоянке не наблюдалось – другой водитель, тоскующий в ожидании пассажиров, сказал, что Володька уехал обедать и будет через минут сорок, если не завалится спать.

Маша кивнула:

– Хорошо. Через сорок минут подойду.

Она зашла в кафе и выпила чашку кофе, снова прошлась по полупустому торговому центру, в ювелирном салоне – ха-ха! – от нечего делать купила дурацкую серебряную цепочку с блестящим кулоном-жуком. Зачем? Непонятно. И вышла на улицу. Оставалось минут десять, и ноги ее понесли по узкой улочке, уходящей чуть в гору – к театру.

Сегодня давали «Дядю Ваню». Маша разглядывала размытую снегом афишу, носком сапога ковыряя рыхлый снег. Потом, опасливо оглянувшись, словно ее кто-то мог уличить в чем-то неприличном, зашла в билетную кассу.

Знакомая кассирша узнала ее и улыбнулась как родной.

– А Валентин Золотогорский, – почему-то шепотом спросила Маша, – сегодня играет?

– Приболел, – скорбно вздохнула кассирша. – Замена сегодня. Василий Бычков. Хороший артист, но куда там до Валентина Петровича! Это я вам по секрету, – добавила она.

– А что с Валентином Петровичем? – удивляясь своему беспокойству, спросила Маша. – Что-то серьезное?

– Да нет вроде. Гипертония. Мучает она его, бедного! Говорят, «Скорую» вызывал. Бедолага. Одинокий ведь, некому проследить.

– А вы не знаете, – Маша от волнения закашлялась, – где он живет?

Кассирша с удивлением и подозрением посмотрела на нее.

– А тебе-то зачем?

– Да журналистка я, из Москвы. Пишу вот материал про провинциальный театр.

– А, вот оно как! Так бы и объяснила. Знаю, как не знать. Город-то маленький, сама видела. Все мы тут друг про друга все знаем. А уж про Валентина Петровича! Легенда наша, кумир! Значит, так – выйдешь и налево, по Театральному переулку, вверх. Потом свернешь на Власова и, – она замолчала, прикидывая, – ага, пятый дом от угла. От перекрестка Власова с Театральным – скромный такой домик с зеленой крышей. Домик неприметный, обычный, а крыша новая – по ней и найдешь. Номер, конечно, не помню. Если что, спросишь. Золотогорского все знают. Найдешь, – ободряюще сказала она. – Не заплутаешь.