Йожеф Дарваш - Город на трясине

Юлиш не спускала широко раскрытых глаз со слепого старца. Внезапно она громко зарыдала, а вслед за ней заголосили и остальные женщины.

— Я слышу, что говорят другие… Настанет суд господень!.. Господь покарает всех злодеев… строго покарает… Судный день все ближе… Господь покарает тех, кто издевался над ним… Лишит зрения тех, кто ослепил меня… А Розика скажет, что ее хозяин…

И тут изо рта Сенте вырвался поток бессмысленных звуков. Старик забился в конвульсиях, на губах у него появилась пена. Еще мгновение — и бессмысленное клекотание перешло в плач.

К слепому подскочила жена и концом фартука вытерла ему лицо.

— Что сказала Розика?

— Что она сказала о хозяине?

— Что она хотела сказать?

Все присутствующие враз загалдели, повскакивали со своих мест и еще теснее столпились вокруг слепого прорицателя. Так толпятся возле смертного одра богача его наследники, жаждущие получить свою долю.

Однако жена Сенте и сам старик начали отмахиваться от любопытных:

— Отстаньте!.. Сейчас у нее нельзя больше ни о чем спрашивать… После, в другой раз…

В комнатушке воцарилась напряженная тишина, какая обычно бывает перед грозой.

Вся семья Гелегоньи ужинала вареной кукурузой: муж, жена и детишки — все держали в руках по кукурузному початку. От кукурузы поднимался густой пар. Они дули на початки и вгрызались в них зубами.

Хозяйка радушно предложила кукурузу и гостям.

— Ею и после ужина неплохо полакомиться, — уговаривала она гостей, которые попробовали было убедить ее в том, что они уже поужинали.

А когда гости все же взяли по початку, хозяйка заметила:

— Правда, немного твердовата, но зимой и не такую ели, не так ли?

— И с каких это пор ты не стала любить твердое, свояченица?.. — по обыкновению пошутил Йожи Мольнар, хотя ему было не до шуток.

Никто не рассмеялся, даже он сам, хотя в другое время Мольнар первым смеялся собственным шуткам. Сегодня он был явно не в духе, так как радоваться было нечему: сын его опять сбежал от хозяина, у которого работал, но домой не вернулся. Никто не знал, где он бродил и прятался. Уже целую неделю о нем не было ни слуху ни духу.

— Домой вернется — изобью сопляка, — повторял отец каждый день в течение недели. Сказал он это и сейчас, вгрызаясь зубами в початок вареной кукурузы.

— Вовсе и не изобьешь! — заметила жена Гелегоньи. — Рад будешь, что вернется…

— Изобью, еще как изобью, — повторил Мольнар, но уже без прежней уверенности.

— А пошто ты на дитя сердишься? Может, его хозяин виноват в чем, а? — спросил Гелегонья. — Паршивый мужик этот Сабо. Не больно-то долго держатся у него работники. Редко кто весь год проработает.

— Паршивый, — значит, паршивый. Я тоже бывал в работниках. Годков, считай, десять. И меня в работниках не паштетом кормили. Нашелся мне королевич какой! Но я ни разу от хозяина не бегал. Так пусть и мой сын будет таким же! По-моему, годок можно и на вилах посидеть.

— Ну и дурак же ты, сосед! — проговорил один из гостей и по-дружески похлопал Мольнара по плечу.

— От такого же слышу!..

Они препирались тихо и беззлобно.

— Почему ты хочешь, — не успокаивался Гелегонья, — чтобы твой сын жил так же, как ты? Пусть у них будет лучшая жизнь. И у них, и у всех.

— Собака тоже мясца хочет, если ей дадут.

— Человек не собака, — вмешался в их разговор кто-то из присутствующих.

— Со мной не раз обращались хуже, чем с собакой! — запротестовал Мольнар.

— То-то и оно! — воскликнул Гелегонья. — Вот это и нужно изменить.

— Изменить?! Ха-ха! Так было и так будет.

— Не будет, свояк. Если все бедняки на свете объединятся, они смогут изменить жизнь.

— Но почему-то большинство держит сторону правительственной партии. И чем человек беднее, тем усерднее он служит. Это факт.

— Не скажи! — заговорил один из стариков. — Когда у нас в девяносто первом году провозгласили лозунг «Свобода, равенство и братство!» и написали его на знаменах, господа страх как перепугались. Вызвали жандармов, чтобы те отобрали у нас знамена, но собравшийся народ прогнал жандармов. К нам, например, из города прислали целую роту солдат. Вот это было дело!

— Все равно ничего из этого не вышло. Не получили вы ни свободы, ни равенства, ни братства.

— И все потому, что народ тогда темный был, легко было с ним справляться.

— А теперь разве не так?

— Всем нужно учиться, ума набираться, — сказал Гелегонья и, взяв в руки потрепанную книгу, продолжал: — Вот эту книгу очень не любят господа. А почему, собственно, не любят? Да потому, что в ней написана правда о нас, бедняках.