Йожеф Дарваш - Город на трясине

— Если что и заработает, все на уплату долгов уйдет! Себе ничего не останется. Хоть бы расплатиться с дядюшкой Лайошем!.. Дом-то без крыши стоит! А откуда ее возьмешь? Никогда нам не встать на ноги!..

— Бедняк только в могиле со всеми рассчитается, — решила помочь снохе свекровь. — Только там.

Дьерене, почувствовав, что двоих ей не убедить, решила перевести разговор на другое:

— Не знаем, что и делать с Бертами! С самой осени ни филлера нам не отдали, а ведь в долг брали. Хозяин мой как-то сказал: нечего, мол, нам жалеть их. А мне их жалко. Ну куда они пойдут? Мы-то быстро себе новых жильцов найдем. Вот вчера, к примеру, заходил к нам Мишка Жига, спрашивал, не сдадим ли им жилье.

— Уж не хотят ли они опять в селе пожить?

— Видать, хотят. Но уж кого-кого, а их-то мы не пустим под нашу крышу. Уж пусть лучше Берта остается!

— Ну и цыганистый же этот Жига со своим выводком! — всплеснула руками Бакошне. — Не успеешь оглянуться, а они, действительно как цыгане, уж на новую квартиру норовят переехать. Цыгане, да и только.

Вообще-то Жига считался старожилом Сапожной слободки, но в общей сложности его семья обитала в ней не больше нескольких лет. Свой дом Жига, как и тетушка Бакошне, продал сразу же после войны, как только вернулся с фронта. А долг в то время у него был такой, что и двух домов бы не хватило. Сначала Жиги ушли на хутор на поденщину, но через несколько лет вернулись в село и сняли угол в Сапожной слободке. Не успев как следует обжиться, они уехали в соседний город, устроившись там рабочими на кирпичный завод. Однако недолго задержались и там. Вскоре снова вернулись домой. И так раза четыре или пять.

Семейство Жиги объездило всю округу — все близлежащие села и города, а быть может, даже всю область, — однако через определенное время они все равно возвращались в старое гнездо. Так они и переезжали с места на место, бедные и униженные, будто гонялись за своим счастьем, которое никак не могли поймать. Порой судьба их так разбрасывала, что казалось, будто они уже никогда больше не соберутся вместе. Михай Жига, где бы ни побывал, повсюду оставлял своих детей: одного — свинопасом, другого — поденщиком, третьего — рабочим на заводе. Однако спустя некоторое время все они вновь собирались вместе. За их постоянное бродяжничество люди прозвали Жигу и все его семейство цыганами. Многие потешались над ними, не понимая, какая сила гнала их с места на место.

— Это уж точно, цыгане, — заметила Дьерене. — Семейство Берты тоже не из усидчивых, но уж так, как эти, они не бегают. Скажи, соседушка, разве я не права?

— Права, соседушка, права.

Добившись полного согласия, Дьерене пошла домой. По дороге она встретила Яноша, холостого сына Йожи Мольнара. Янош, как Дед Мороз в рождество, тащил на спине большой мешок.

— Для тебя год, что ли, кончился? — спросила она.

— Кончился, — мрачно ответил парень, делая широченные шаги.

Когда Янош вошел в дом, мать стирала белье. Не говоря ни слова, она опустила мокрые руки и, подобно великомученице, застыла в ожидании. Мать взглянула на сына, когда он бросил в угол мешок, и на ее глаза навернулись слезы.

— Отец ведь прибьет тебя, — тихо сказала она.

Парень стоял широко расставив ноги и опустив голову. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Убьет тебя отец, ей-богу, убьет, когда домой заявится…

— Пусть убивает. Я не буду прислуживать чужим людям.

— Ушел от хозяина?

— Не могу я больше, вот и ушел.

— Что же теперь будет?

Парень пожал плечами.

— Тебе лучше обратно уйти, пока не вернулся отец. Он к Боршам пошел, пшеничку просеять.

— Обратно я не вернусь! Даже если за мной с жандармами придут! С меня хватит!

— Я тебя не принуждаю, а вот отец…

— Я и ему скажу, что портянкой ни у кого не буду! Лучше уж я навсегда уйду из дома! С меня такой жизни довольно! Приличного костюма или сапог и тех у меня нет. Хожу оборванный, как цыган. Целый год все мной помыкают. Все только приказывают, дают самую грязную работу… Такого мне и родной отец приказать не может. Лучше сдохнуть, чем всю жизнь так жить! — Хрипловатый, по-юношески ломающийся голос парня дрогнул, в какой-то миг он чуть было не разревелся, но сдержался и, заскрежетав зубами, с еще большей злостью продолжал: — Какой прок от этой работы? На дешевую шляпу и то не заработал. На новогодний бал стыдно пойти. И за это я должен пресмыкаться перед другими, угождать им? С меня хватит, я твердо говорю!..

Последние слова он не проговорил, а выкрикнул, хотя мать ни словом не возразила ему, а лишь печально смотрела на сына. И будто спасаясь от ее взгляда, парень выскочил на кухню, громко хлопнув дверью.