Диана Кук - Новые Дебри [litres]

Беа довела Агнес до костра и укрыла своей курткой. Остальные все еще купались. Агнес слышала, как эхо их голосов отражается от склонов Кальдеры и звучит как далекие голоса призраков.

– Не вздумай больше купаться, – сказала мать.

– Ладно, – согласилась Агнес.

Мать вскинула брови.

– Ладно? Ну что ж, ладно.

Мать ожидала спора, а Агнес не хотелось больше спорить. Позволив матери хлопотать вокруг нее, она обмякла и уставилась на костер. Ей вспомнилось, как она болела. И как тепло ей становилось, когда о ней заботились, укрывали одеялами плечи, отводили волосы от глаз. Вытирали слюни, или сопли, или кровь, если она кашляла. Держали за руку, пока она медлила между бодрствованием и сном. Болеть ужасно, но, когда за тобой ухаживают, это приятно. Она соскучилась по этим ощущениям, ей стало понятно, что мать по-прежнему заботится о ней, причем постоянно. Но втихомолку. Тайно. Продуманно и рационально. А это не то же самое.

Многие уже наплавались и теперь лежали на воде. Руки были раскинуты, головы покачивались. Люди, казалось, спали. Солнце скользило по небу, по своему ежедневному пути. Каково это – каждый день двигаться одним и тем же маршрутом?

Агнес положила голову на плечо матери, еще прохладное после купания.

– Нам придется уехать отсюда? – спросила Агнес. Эти слова, произнесенные вслух, стеснили ей грудь.

– А почему ты спрашиваешь?

– Да я задумалась, закончится ли исследование теперь, когда Глена больше нет.

Тело матери закаменело под головой Агнес.

Мать вздохнула.

– Исследование может продолжаться и без Глена.

Агнес застыдилась, что вообще назвала его по имени. Его не было с ними с недавних пор, а казалось, будто прошли годы. Но вместе с тем ее не покидало ощущение, что на самом деле он никуда не делся. Просто уединился, чтобы никому не мешать спать своим кашлем. И ее бросало то в горе от его отсутствия, то в предвкушение, что он вот-вот вернется. Она не хотела, чтобы ее выселили из этого уголка надежды. Агнес с матерью вновь умолкли. Глен был у них общим. Агнес казалось, что обе они слегка досадуют на это – каждая предпочла бы сохранить его полностью своим.

Она смотрела, как стрекоза патрулирует границу воды и суши, высматривая мелких насекомых. Казалось, слышится быстрая дрожь прозрачных крыльев – так или иначе, Агнес была уверена, что слышит какой-то звук. Однажды ей показалось, что в желудке у нее бьется сердце, и она попросила Джейка послушать.

– Да это просто твои кишки, – сказал он.

– Нет, – ответила она. – Там что-то еще.

Но вскоре после этого у нее начало кровить, и сильно. Она была разочарована и еще сильнее сконфужена тем, что тело подвело ее. О явном выкидыше она коротко сообщила Джейку и отвечала на его вопросы уклончиво, пока он не перестал задавать их. Ему хотелось понять, что она чувствует. А она и сама не знала. Не понимала, почему плачет по комочку крови, у которого, как оказалось, еще нет сердца. Она водила пальцами по склизкому сгустку, пытаясь его найти. Сердца не было. Ей хотелось сказать матери, но было стыдно. Ее мать потеряла Маделин, сердцебиение которой Агнес слышала сама. Мать прикладывала ее ухом к своему животу и говорила: «Ну-ка, т-с-с…» И оно было там. Как испуганный зайчонок. Маделин была целым, настоящим младенцем, просто еще не выросшим. А у Агнес родился бессердечный комок крови. Так что она скрыла от матери как беременность, так и ее потерю.

Но странность, о которой, как она обнаружила, ей хочется расспросить мать, заключалась не в ожидании и потере недоразвившегося ребенка, а в тревоге, которая охватила ее перед кровотечением и продолжалась даже после него. Тревоге, что ее ребенок пострадает или уже пострадал. Это смутное, но ошеломляющее чувство накатывало на нее в разные моменты. Когда она ложилась спать. Когда ее пронзало словно током, и она понимала, что это общаются ее тело и ее ребенок. И даже когда больше она не была беременна, ощущения ползающих в животе муравьев свербили у нее, усиливали тревогу. Теперь многое ощущалось по-другому. Потому что не стало Глена. Но не только. Она чувствовала это, но не могла описать словами. А если их конец уже предопределен? Но расспрашивать мать о таком было невозможно. Слишком уж по-человечески это выглядело. Все эти рассуждения, беспокойства и приготовления. Не похоже на нее. Как будто ребенок преобразил ее, хоть она с ним не успела даже познакомиться.

На мелководье дети и подростки затеяли старинную игру «Марко Поло» – водяные пятнашки. Взрослые подплыли, чтобы присоединиться к ним. Визг и крики эхом отражались от скал, и казалось, что новых исследователей зовут из-за деревьев, с верхнего края Кальдеры.