Эдвард Сент-Обин - Двойной контроль [litres]

– Ах да, – спохватилась Люси-Виктория. – Спасибо, что напомнили. Но все остальные варианты процедуры по-прежнему доступны.

Сделав это весьма тревожащее замечание, врачи вышли из палаты, явно желая поскорее отправиться домой, чтобы не застрять в пятничных пробках.

– О господи, – вздохнула Люси, изумленно глядя на Оливию.

Оливия сочувственно покачала головой.

– Не волнуйся, завтра Макьюэн все объяснит, – сказала она и решила перейти к более утешительному предмету разговора. – Чуть не забыла, Чарли разрешили с тобой увидеться, так что он тебя развеселит.

Оливия знала, что для брата встреча с Люси, даже чисто из намерений выразить сочувствие, была связана с некоторыми осложнениями. Люси занимала особое место в пантеоне соперниц Лесли, его ревнивой подруги, которая подозревала, что Люси для Чарли – «любовь всей его жизни», а сама Лесли просто «подходящий материал для жены». Она была из тех людей, которые считают, что оригинальность заключается в умелом применении клише, активно заключаемых в кавычки, чтобы подчеркнуть их банальность «тонкой насмешкой». Хотя Лесли и догадывалась, что Чарли тоскует по Люси, Оливия очень надеялась, что она неверно истолковывает представления брата о «подходящем материале для жены».

– Замечательно, – сказала Люси, пытаясь отыскать в сумке шерстяную шапочку, которую хотела надеть после операции.

В дверь снова постучали. Оливия и Люси напряглись, ожидая еще одно травмирующее медицинское объяснение, но оказалось, что пришел Чарли с бутылкой такого же шампанского, которое они пили с Люси, отмечая годовщину своего знакомства, еще студентами. Этот романтический, несколько сентиментальный жест очень растрогал Люси, которая давно не виделась с Чарли; ей хотелось уверенности, что дворцовый переворот, устроенный ее мозгом, не уменьшил пылкого восхищения Чарли ее умом и телом и что Чарли поможет ей их защитить. Она натянула шерстяную шапочку до самых бровей, закрыла ею уши и выглядела так, будто собралась на прогулку морозным утром. Чарли вытащил из автомата несколько пластмассовых стаканчиков и налил всем шампанского.

– Эти стаканчики – как мензурки для анализов мочи, – сказал он. – Приятно видеть, что они могут выступать и в другой роли.

– Возвышенной, – добавила Люси.

– Тебе бы в сомелье пойти, – сказала Оливия. – Ты умеешь уговаривать клиентов как следует наслаждаться вином.

Люси, как и любому другому на ее месте, хотелось смягчить резкость и остроту дня слоями описаний, но удалось лишь возбудить оживленную дискуссию, типичную для семейства Карр, о психопатологии хирургов, этих отважных и богоподобных целителей, единственных людей на свете, которым не возбранялось разрезать человеческие тела, отпиливать конечности, протыкать плоть, извлекать органы и удалять мозговую ткань, оперируя на грани паралича, инсульта и кровоизлияния. Эта профессия удивительным образом совмещала милосердие и жестокость, не раскрывая, какое из этих чувств доминирует, при условии, что оба они сопровождались высокой степенью точности.

– Между прочим, меня ничуть не успокаивает то, что вы сравниваете моего хирурга с серийным убийцей, – заметила Люси, и все они – чуть захмелевшие, взволнованные и напряженные – дружно расхохотались и на миг словно бы вернулись в прошлое, лет на пятнадцать назад, когда втроем сидели в пабе «Королевский герб» и смеялись над скучными лекциями или неудавшимися гулянками.

Закончив приготовления к обеду, Оливия поднялась наверх принять душ, но оказалось, что ванную занял Фрэнсис. Он стоял без рубашки, с наполовину выбритым лицом, покрытым пеной, и готовился брить другую щеку.

– Значит, пока я нарезала восемь разных овощей, ты успел побриться только наполовину? – спросила Оливия, целуя его в плечо.

– В начале знакомства главное – тебя заворожить, – сказал Фрэнсис. – В следующие выходные ты будешь готовить обед, а я буду нежиться в постели.

– Замечательно, – сказала Оливия, стягивая с себя джемпер.

Люси лежала на диване, свернувшись клубочком, как раненый зверь, и глядела на огонь в камине Фрэнсиса, точнее, на угольки, тлеющие в груде пепла. Обычно она вскочила бы и подбросила дров к догорающим поленьям, но в ее теперешнем состоянии абсурдно было даже представить такой решительный, требующий усилий поступок. Огонь, будто рак, уничтожал то, что поражал, и тем самым уничтожал самого себя. А вдруг с опухолью можно как-нибудь договориться о мирном сосуществовании, вот как «договариваются» с шантажистом? Опухоль без спросу обосновалась в мозгу Люси, но теперь пришло время переговоров. Те немногие, кто знал о ее болезни, рано или поздно отпускали общие замечания о смерти, к примеру, что могут внезапно попасть под машину, но ведь Люси не обзавелась онкологической опухолью ради того, чтобы отвергнуть возможность несчастного случая. Под вопросом была голова каждого, а вот у Люси был еще и дополнительный вопрос, в голове.