Александр Иличевский - Справа налево

Дальше — темнота.

Базаров все-таки совершил трансгрессивную попытку стать больше себя и признался в любви Одинцовой. Но та за последней чертой видит нечто отталкивающее. И всё это непоправимо. Одинцова остается в лимбе спокойствия, а Базарова боги драмы наказывают за попытку прорыва к свободе. К свободе от материализма, или, если быть точным, — к признанию метафизики (собственно, к признанию существования этих самых богов, и с ними изничтожаемого Базаровым искусства) и чего-то такого, что выше человека и его способностей.

Хоть это и не относится непосредственно к любовной теме, о которой мы решили говорить, но отмечу: советская действительность, так настойчиво предлагавшая юному поколению взять в литературный багаж «Отцов и детей», не замечала главного: Тургенев написал в 1862 году самый настоящий диссидентский роман. Принятые официозом трактовки занимались тем, что искажали его содержание. Прямой смысл романа противоречил самой системе предпосылок, на которой основывались предлагаемые учебником выводы.

Роман «Отцы и дети», по сути, находится вне советской доктрины и оспаривает ее, ибо он — первая в русской культуре попытка показать, как идеология уничтожает человека. Как жернова туповатых истин, противоречащих человеческому естеству, способны покорежить и личность, и ее судьбу.

Напоследок мы предпримем еще один подход понять, что же произошло между Базаровым и Одинцовой, чего они сами осознать не могли, или могли, но не были способны себе признаться, и что осталось неведомо даже для автора.

Когда-то в юности в нашей мальчишеской компании возникла утешающая формула: «Чуваку баба не дала, а он в дурдом попал». Мы использовали ее как мантру, должную исцелить несчастье юношеской любви — того типа, что погубила Митю из бунинской «Митиной любви». Действенна эта формула была не более аспирина при чесотке. «Но лучше уж так, чем никак», — как однажды моего друга юности утешила ялтинская проститутка, приоткрывшая ему нехитрые тайны телесной нищеты.

Если ограничиться здравым смыслом, Тургенев во всей этой мучительной, но безупречно написанной и выписанной передряге Базарова с Одинцовой непрямым высказыванием формулирует (а, пожалуй, искусство и есть диктат непрямой выразительности, за исключением, наверное, музыки) принцип существования культуры.

Еще раз. Драма Базарова и Одинцовой, где один подрезает себе крылья, но готов лететь, а другая не готова, но на всякий случай тоже себе подрезает, — впрямую имеет отношение к происхождению культуры. Общества патриархальные, где крылья подрезаны у всех, — практически не способны к искусству.

Иными словами, в них не может родиться Анна Каренина, ибо случись такое — она, Анна Каренина, окажется, условно говоря, «забита камнями», и никакого романа не выйдет. Искусство требует освобождения индивида, его подвижности — возможности преступить границы.

Тургенев при этом дает ответ, чем же Базаров — позитивист и редукционист (а именно это скрывается под таинственным словом нигилизм, а не что-то страшное, ницшеанское) — всерьез угрожает цивилизации. Базаров привык действовать ровно по той самой формуле, что я привел в начале, — однако пределы ее применения ограничены ситуацией «коса на камень», и в случае с Одинцовой именно это и происходит.

Базаров обычно убеждал себя: «Если сразу не выходит дело, то и черт с ним». С Одинцовой же черт не остался, а стал грызть нашего упрямца. Анна Сергеевна всерьез восприняла и оценила Базарова и ей захотелось поупрямиться; так женщины поступают обычно, когда решают повысить цену за взятие крепости — вероятно, у нее взошла мысль о замужестве, или о «серьезных отношениях», не важно. Важно, что именно она ожидала от Базарова, и чему он отчаянно сопротивлялся.

А сопротивлялся он как раз диктату непрямого высказывания — искусству. Однако дал слабину и сдался. Но теперь уже искусство оказалось не нужно Одинцовой. Выяснилось, что они друг друга стоят, с той разницей, что Базаров оказался способен к борьбе.

Сейчас мы попробуем понять, что же произошло в сущности — мне кажется, на деле всё просто, но от этого не менее драматично. До сих пор Базаров не приближался к Одинцовой. Физически не приближался ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Этого не допускали приличия, которые в момент признания оказываются нарушены.

Что происходит при первом объятии предполагаемых возлюбленных? Правильно: и он, и она слышат запах друг друга — запах дыхания, запах тела. После объятия они перестают говорить на человеческом языке и начинают говорить на языке физиологии — феромонов или чего угодно, но только язык этот не человеческий.