Александр Иличевский - Справа налево

Да, в целом эта мраморная башня с невероятными золочеными мозговитыми построениями на крыше произвела на меня большое впечатление. Вокруг нее наслоен удивительный атмосферный пирог, всегда неспокойный воздух — могучие вихри в колодезных закоулках, а на выходе иногда такой прозрачный бес подхватит тебя — и катит, волочит по гололедице, только держись. Рядом Воробьевы горы и булгаковская мгла…

Вот так еще раз поразила меня Москва.

Давайте представим себе рождение сверхновой. Или хотя бы вспышку на солнце. Вспышка на солнце способна в секунду переместить — отправить в странствие в вакуум парсеков — массу солнечного газа, сравнимую с весом планеты. Количественно процессы в звезде проще описывать миллионами мегатонн. Помните взрыв на атолле Бикини? Помните взрывы под Семипалатинском? Помните Новую Землю, ставшую Марсом, — настолько она теперь недоступна для человека?.. Помните рычание смерча ударной волны? Помните эти странные фильмы, похожие на последние кадры «Забриски-пойнт», где манекены, макеты домов, водонапорная башня, ангары, весь выстроенный на полигоне город сносится ураганом, затмившим ослепительную вспышку, после которой пустыня превращается в кремниевое зеркало спекшегося песка…

Мне кажется важным, что в космосе всё происходит беззвучно, как в этих фильмах. Миллиарды мегатонн ежемгновенно взрываются в абсолютной тишине, наполняя Вселенную звездным мерцанием, клубами термоядерной плазмы, чьи языки способны слизнуть Солнечную систему. Такой многомерный, полный тайн времени и пространства скринсейвер разворачивается в совершенном молчании перед Всевышним.

Рука тянется к клавиатуре, чтобы вернуться к исправлениям в тексте Вселенной. Ничего не стоит в законе гравитации поставить знак «минус» и превратить притяжение в отталкивание.

Сначала предметы станут невесомыми.

Затем устремятся в небо вслед за Луной и отдаляющимся Солнцем.

Но прежде разомкнутся объятия.

В Одессе жил один из самых любимых моих художников — Юрий Егоров. Не знаю, насколько широко он известен, но работы его стоят недешево. У его картин удивительное свойство выворачивать восприятие за горизонт, раскатывать сферу зрения на всю катушку, занимать светом всю, абсолютно всю, без остатка, сетчатку. Я догадываюсь, что делает он это за счет обратной перспективы, когда окоем целиком, вместе со всей стратосферой, проецируется в самую сердцевину зрителя. Впрочем, это не так уж важно, «рыбий глаз» существует давно, но с его помощью этот «эффект Егорова» недостижим. Егоров рисовал не только море, Ланжерон [2] Приморская часть города Одессы, получившая свое название по находившейся здесь даче генерала Ланжерона. и паруса. И не только Егоров рисовал всё это. Но он единственный, кто способен был предъявить суть морского желания — бесконечность.

[Илине Григорьевой]

Давно не держал в руках коробок спичек; зажег одну, медленно ведя по взлетной полоске, и вспомнил: лет пятнадцать назад в Крыму в августе, когда сыпались Персеиды, лежал ночью, смотрел, как ползут в бездне созвездия, и тут метеорит — словно спичка, с тем же звуком не мгновенно сгорающего от трения заряда, зеленой черточкой скворчащей чиркнул в глубоком синем бархате и канул. Море тогда еще светилось в камнях кружевом шелестящих волн.

Задним числом много чего пророческого вспоминается. И азербайджанец, тоскующий по СССР, поднимающий руки со словами: «Если Россия на Баку войной пойдет, никто воевать не будет, все сдаваться побегут, я первый».

И вот это, зловещее. В Одессу я приехал впервые в 2004 году с представлениями об этом городе, созданными Олешей, Бабелем, Жаботинским, — но ничего почти из своего воображения в реальности не обнаружил. А обнаружил дачный кооператив на 16-й станции Большого Фонтана и в начале аллейки с мальвами табличку: «В конце этого проулка стоял дом, где родилась Анна Ахматова». На дачах этих переночевать не удалось, и мы рванули на Затоку, где поселились в симпатичном частном пансионе. Через пару дней в полнолуние мы вытащили из багажника привезенный телескоп, наладили треногу и стали рассматривать небо. Скоро к нам подошла женщина, которая была тут и сестрой-хозяйкой, и горничной, и портье. Лет пятидесяти, приятная; очевидно было, что ее основная профессия — совсем не из сферы обслуживания, а вероятно, что и учительница. Она попросила разрешения взглянуть на луну — и ахнула, нагнувшись к видоискателю и увидав яркую, в оспинах кратеров поверхность, по которой ступала нога Армстронга. Наконец она выпрямилась и вздохнула: «А ведь правда брат брата на вилах держит». Я не понял, переспросил. «Мне так бабушка в детстве говорила: расти, дочка, пока мирно живем. А то завсегда, чуть что, брат брата на вилы подымет». «При чем здесь луна?» — спрашиваю. «А бабушка мне при этом на луну показывала: смотри, мол, луна всегда грозит, на ней видать, как брат брата на вилах держит». И тут я догадался именно так посмотреть на луну, и увидел. Я похолодел и выпрямился. Она что-то такое заметила в моем лице и, уже уходя, произнесла со слезами в голосе: «Зависть растопчет любовь всегда, это я сызмала поняла».