Чхве Ынён - Безопасный для меня человек [litres]

– Хеин! – вскрикнула она, едва поднявшись на этаж.

Чонхи подбежала и схватила ее руки.

– Как же так, как же так… – перетаптываясь на месте, она повернула ключ в замке.

В коридоре, так и не сняв обувь, она сжимала ледяные руки Хеин и спрашивала:

– Ты давно ждешь?

Хеин пожала плечами.

– Ты пришла сразу после школы?

– Ага…

– И все это время просидела в подъезде? – Чонхи притянула кивающую Хеин к себе.

– Прости, тетя.

– За что? – она строго посмотрела на Хеин.

– За ключи… Я забыла ключи.

Чонхи села на пороге и снизу вверх посмотрела на Хеин.

– Кто тебя этому научил? Почему ты извиняешься за мою ошибку?

Продолжая держать Хеин за руки, Чонхи сидела на пороге и плакала, как ребенок. По ее покрасневшему лицу катились слезы, а из носа текло. Прежде Хеин не видела, чтобы взрослые так плакали. Она не понимала, в чем дело, и растерянно стояла на месте. Что-то подсказывало ей, что эти слезы вызваны беспокойством за нее, но при этом было странно, что из-за нее кому-то может быть так больно.

– Пальцы совсем ледяные…

Чонхи рассказала, почему опоздала, но Хеин забыла причину. Все эти причины были не важны. Ведь было достаточно и того, что ее замерзшие руки растаяли в этих ладонях.

В памяти Хеин дядя и Чонхи остались более молодыми, чем сейчас она сама.

Они были близки как друзья, но их отношения, казавшиеся Хеин такими замечательными, у взрослых вызывали возмущение. Супруги общались на равных, и то, что Чонхи, будучи на пять лет младше мужа, не обращалась к нему в почтительном тоне, стало предметом злобных пересудов. Взрослые говорили, что наивного молодого дядю подмяла под себя норовистая женщина. Отец, которого Хеин видела лишь изредка, обязательно объявлялся на всех семейных торжествах и всегда цокал, глядя на Чонхи.

Хеин ясно слышала, как тетя и бабушка обсуждали на кухне:

– Эта невестка, которая из Чолладо… Да-да, она самая. По слухам, ее отца застрелили на фронте. Говорят, он верил в эту свою странную религию и отказался брать в руки оружие… Но что я могла поделать, если у нашего мальчика что-то помутилось в голове и он притащил домой вот это, да еще и женщиной зовет… Мало того, что она вышла за него назло всем, так еще и не рожает, в наши времена он бы уже давно по-другому с ней обращался…

Мама не вторила этим разговорам, но и спорить не пыталась. Было ли ей спокойно от того, что не ее препарировали на этой разделочной доске?

Если Чонхи с дядей не приходили на праздники, их обсуждали еще более открыто. Никто не задумывался, что, если ребенок тихий, это вовсе не значит, что он глухой.

– Говорю вам, она дочь коммуняк! А дошло до этого, потому что ты, мама, дала слабину и пустила все на самотек. Из всех семей спутать нас именно с такой! Моя, вон, говорит, что она даже курит при Хеин. Это вообще ни в какие рамки! Чтобы домохозяйка курила! Она же не какая-нибудь потаскуха из пивнушки! И почему она вообще дома прохлаждается и тратит деньги, которые муж зарабатывает? Не знаю, на сколько еще придется оставить ребенка у них дома. Аж самому противно.

От этих слов желудок скручивало так, что было больно пошевелиться. На лице выступал холодный пот, а в ушах звенело.

– У нас в семье никогда таких не было. А Хеин девочка особенная – слабенькая и слишком чувствительная.

Хеин лежала в подоле маминой юбки на полу и, обняв колени, слушала тетю. Взрослые сами говорили, что все должны ладить друг с другом, но, похоже, им нужен был человек, которого они могли ненавидеть все вместе. Они ведь даже ни разу не пробовали нормально поговорить с Чонхи, вот и не знают, какая она замечательная и веселая. Они прекрасно видят, как хорошо им живется с дядей, но притворяются, будто не замечают и продолжают твердить, что она испортила ему жизнь.

Они не видели дядину жизнь. Нет, они и не хотели ее видеть. Ведь среди них не было никого, кто был бы счастлив так же, как он. Им не хватало воображения представить себе то, чего они сами ни разу испытывали, и выводы о дядином несчастье они делали, опираясь на собственные жизни.

Чонхи и дядя словно родились для того, чтобы друг друга смешить. Болтать, сидя друг перед другом, они могли бесконечно, а иногда вместо разговоров устраивали «перестрелку газами». Они будто соревновались, кто сильнее рассмешит другого, и Хеин в такие моменты смеялась до слез. Новая реальность, в которой она больше не могла наблюдать за тем, как они взрослеют, как, взрослея, по-новому друг друга веселят, оказалась для Хеин непривычной.