Василе Василаке - Пастораль с лебедем

…Дежурный врач постукивал по столу шариковой ручкой: поскорей бы убрался докучный старикашка, пристал как банный лист.

А Кирпидин с делегацией? Все он выдумал про американцев и поповского сына Эйзенхауэра. Зачем? Да в отместку — почему его гонят из больницы, от жены? Ведь Скридон никогда не отчаивался. Повидал он хватов на своем веку, и все их глупые затеи были для него белыми нитками шиты: Патику не проведешь! Но всякий раз выходило наоборот — здесь его надули, там обобрали, тут сам сротозейничал, только он себе в этом никогда не признавался. И получалось так потому, что жизнь, она как женщина: подступишься к ней с заботой, почтением, и тебе в ответ любовь и ласка, а станешь хитрить, ловчить — пеняй на себя, аккурат в лужу сядешь.

— …И заодно дайте справку эту, на пацана. Скажу председателю, не пускают в больницу, еле-еле документ на сына выбил. Мне его даже не показали.

Таким он уродился, мош Скридонаш. Не нашлось доброго человека, спросить: «Послушай, Кирпидин, что ты все петляешь? Какие-то ловушки везде понаставил — силки, капканы, тенета. На кой тебе столько, на кого облава? Ах, на всякий случай… Что за гончая норовит ухватить тебя за холку? Гляди, заплутаешь, сам в западню и угодишь».

Взять хотя бы первую женитьбу. Лет сорок назад невзрачная тощая деваха на гулянке прыснула в кулак, отворотив нос от плюгавого кавалера, а он, Скридонаш, что возомнил? «Эге, здорово я ей глянулся, ишь, как робеет…» Годы наши юные, мозги набекрень… То судьба ему ухмыльнулась, и звали ее Анастасией. Лет шесть до этого ходила она в старых девах, но Скридон женился, разделил с ней кров и стол, готовый всю жизнь служить глупому Тасийкиному хихиканью. Кто из них сплутовал тогда, со смешками-смущениями?

Потом, став хозяином в новом гнезде, похвастал: «Кто со мной потягается? Деру зубы обухом топора!» И зашагал-зачастил по жизни, топотун, грудь колесом, пока сам не растерял все зубы из-за жинкиных капризов и чертиков — вздумалось выбить из нее дурь пряжкой от солдатского ремня…

Кирпидин вышел из ординаторской, держа в руке клочок бумаги, где дежурный врач начертал черным по белому, притиснув для порядка бледную печать:

«Гражданка Рарица Георгиевна Катанэ-Патику 13 января 1967 года родила мальчика (отец — Патику Спиридон Николаевич), в подтверждение чего выдана настоящая справка для представления в сельский Совет».

Помахивая справкой в воздухе, пока просохнут чернила, Кирпидин вошел в палату. Увидев мужа, Рарица отвернулась к стене, словно на ее безупречной белизне могла прочесть написанное на листке бумаги.

— Смотри, Рара, смотри! Наш сынок, может, еще в пеленки не наклал, а бумажка на него имеется!

Хихикнул: «Наша взяла!» — сложил справку вчетверо и сунул по-крестьянски в шапку.

Рарица оглянулась, и опять у нее — что ты будешь делать? — глаза полны слез.

— Да где болит, Рэрука? Плачешь и плачешь, неладно это. — Он решительно обвел палату зеленоватыми барсучьими глазками. — Скажи, я доктора покличу.

И тут вспомнилась ему песенка… Нет, скорее присказка-нескладуха, которая свела их с женой четырнадцать лет назад. Рарица в тот день зашла на складское подворье собрать лошадиного помета, завалинку времянки подмазать. Скридонаш пропел тогда: «Ой, Рара-Рарица, свет красавица-девица! Не ругайся, не бранись, мы от мамы родились. Ты во вторник, я в середу — в воскресенье жди к обеду!..»

Мош Скридонаш подошел к постели, неловко погладил жену по голове.

— Тяжелая ночка выдалась, да? Потерпи, милая, потерпи, Рарица, все обойдется. Теперь уж скоро… Помнишь, как я говорил: «Не ругайся, не бранись, мы от мамы родились…»

У Рарицы побежала по щеке слезинка и со вздохом вырвалось:

— Ступай, Скридон, ступай… Дом оставил, овцы без присмотра… Иди-иди-иди… — она говорила, умоляюще глядя на старика, и слова нанизывались, как бусинки, казалось, пока не переведет дух, все будут бежать эти бусинки «иди-иди» по тонкой ниточке.

— Ладно. Полежи пока, а я в сельсовет, — сказал Кирпидин и вышел.

Да, с той прибаутки все у них и началось. Скридон выкатился перед Рарицей разудалым ухарем: «Ой, Рара-Рарица, раскрасавица-девица!..» — и протянул руку:

— Давай мешок, вдвоем всякое дело живей спроворим. Чего набрать, соломы или половы?

Был субботний вечер, Рарица завернула во двор колхозных складов кизяком разжиться. Скридон уже работал там сторожем, пошел, так сказать, на повышение. Осенью перевели, из тракторной бригады в село, на бойкое место — все лучше, чем в поле коротать ночи с сусликами да совами. Пришли холода, и остались мокнуть под дождями трактора, бороны и плуги, сгрудились под ветром потесней друг к дружке и ржавеют себе с досады, что бросил их на произвол судьбы даже сторож, коротконогий мужичок, который со злостью топтал собственную тень.