Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Помните, как шептала бабушка в первую весеннюю грозу? «Слышь, детка, гремит? Илья-пророк прикатил на колеснице, а на запятках — первый гром. Давай скорее железом постучим, пока не уехали. Тогда весь год будет крепкий, как железо, а голова ясной, как звон наковальни у Кирикэ-кузнеца!»

— Вот и брату Тоадеру… — вздохнула Василица, — разве не испытанием оказался ему Кручяну?

— Конечно, — кивнул Никанор, — чем не испытание, сват?

Жених беспечно повел плечами, скривился, будто кислого яблока куснул:

— Э, мать, твоего Тоадера давно пора прикончить, а не в мученики выставлять.

Его слова прозвучали, как выстрел в соборе. Играли-играли снежинки на солнце, убаюкивали, и вдруг гром грянул.

— Ты, сынок… Что ты говоришь? — Василица испуганно улыбнулась.

— Ничего. Сама знаешь…

Тудор словно мстил матери за что-то, с такой злостью у него вырвалось:

— Я говорю, та баба, что ко мне приставала на дороге, липла, как последняя… я говорю, она — продувная бестия, а ты… С чего ты взяла — бедная-разнесчастная, в наказание нам послана, ах, перст судьбы… — процедил он сквозь зубы. — Она, может, смерти моей хотела! А ты заладила: эта шельма у источника чуть ли не избранница божья.

— Господь с тобой, сынок, я и слов таких не знаю…

Никанор посматривал то на золовку, то на племянника: ишь как взбеленился, видно, не все он рассказал или приврал, может, самое главное утаил, а теперь сердится, что мать взялась его защищать.

Мать невесты толкнула под столом мужнино колено: полюбуйся на дорогого зятя, где откопала наша доченька этого гуся? Изо всех сил крепилась, чтоб не выпалить: «Бесстыдник! За что нас опозорил? И дуреху мою окрутил… ты, молодец против овец!»

А жених огорченно покачал головой: так-то меня поняли, родственнички. Дремучий народ, что вы смыслите в иронии, что вообще знаете? Весь век на приколе, в навозе копошитесь…

— Ну, дядя Тоадер… рук-то у него нет? Что за жизнь у безрукого мужчины? Зачем, спрашивается, в сторожа подался? Крылышками хлопать вместе с птицами, чтоб совсем ангелочком стать… — он хмыкнул. — Эх, мама, не ищи святых там, где они и не ночевали.

Тудор порылся в потрепанной пачке, вытащил короткий бычок, покрутил, смял и резко поднялся, двинув стулом:

— Сигаретку бы где…

Будущий тесть предложил:

— У меня есть… Не знаю, папиросы куришь? У меня «Байкал».

Мать пристально посмотрела на Тудора, будто хотела услать из дому — ступай за своей отравой, дай людям опомниться:

— Не понимаю твоих слов, сынок.

Ее поддержала бабушка:

— Что плохого тебе сделал дядя, несчастный калека? И чем не угодили ангелы?

— Сейчас вернусь — расскажу! — жених быстро исчез за дверью.

— Что с ним? Как с цепи сорвался… — Мать замолчала, подперев ладонью подбородок.

— Молодость, сватья, простите его. Перебесится… — примиряюще сказал Ферапонт. — А что, баде Тоадер… Из-за чего они тогда сцепились с Кручяну?

— Да попусту, как я с сыном, — громко сказала Василица, словно тот на улице мог ее услышать. — Прав-то был мой брат, а не Кручяну, голову даю на отсечение, за то и пострадал. Зашел Георге в сад, то ли посмотреть на урожай, то ли испытать Тоадера-сторожа, принес кувшин вина. У Георге там участок по соседству с садом. Подсел и говорит: «Жажда замучила, выпить не с кем, уважь, бре!»

Брат смекает: «Хм, придет охота, найдешь, с кем опрокинуть. С проверкой пожаловал — не пьет ли сторож на посту».

Георге тогда с ревизионной комиссией порядки у нас наводил…

Тоадер в ответ: «Не пью я, Георгицэ, ты же знаешь… — и думает: «Обижу человека, если он от чистого сердца». — Ну, за компанию, так и быть, глоточек… Будь крепок, Георге, здоровья на долгие годы. Хороший ты хозяин, дом построил, виноградник лучше всех, забор прочный, ворота резные. Люблю таких! Пусть порадуются твои родители, земля им пухом».

Мать жениха вытерла губы, привычно поправила платок.

— Сказал он и капнул немного вина на землю. Георге так и подскочил: «Ты что, старик, спятил? Я дал выпить, а не землю поливать!»

Братец мнется, знаете, какой он у нас: «Георгицэ, жаждет и землица наша, не только усопшие. Если, конечно, веришь…»

А Кручяну: «Ты это брось, с чего бы ей жаждать? Нашел кого поучать!»

Смолчать бы Тоадеру, да не тут-то было: «Как с чего? А ты не видишь, Георге? Хорошо зарабатываем, на винограде, черешне, на всяких там фруктах, зажиточно живем, да? А дети с нами здороваться перестали. Идет малец в школу, нос к носу столкнемся, а «Добрый день» не услышишь. Почему? Он, видишь, уже не сельский житель, он почти космонавт… Ладно. И знаешь, Георге, птицы нас покинули, не поют больше на заре. Потравили мы гусениц, заодно и птенчиков…»