Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Дом наш был уникален, потому что, думаю, ни в одном другом ташкентском доме не было двух дворов сразу. Тот, который называли задним, на самом деле был передним. Он шел вдоль Малясова, но на него выходил задний фасад. Передний выходил на второй двор, где, собственно, и шла жизнь. Где сажали цветы; где были палисадники, душ, кран, удобства и мусорник; где по вечерам поливали землю и зелень из шланга, и некоторые норовили встать под брызги; где играли в прятки, ножички и ашички; где посреди двора лежала привозимая каждый год гора песка, и мы строили домики и лепили куличики; где я однажды в самый разгар лета откопала ледяной островок.

Задний двор для меня был чем-то сказочным и таинственным. Там, даже в сорокаградусную жару, никогда не бывало солнца. Всегда было темновато. Вдоль забора росли высокие акации и низенькие, не приносившие плодов маклюры (моя мечта в детстве — заполучить похожий на апельсин, но совершенно несъедобный плод). Мне все время казалось, что там страшновато и что в один прекрасный день наверняка произойдет нечто волшебное вроде появления дракона…

Даже сейчас я понимаю, что атмосфера там действительно была таинственной.

Я люто завидовала тем, у кого балкончики выходили на этот двор. Балкончиков было немного, архитектура была причудливой. У квартиры на одном конце балкон был. Вернее, два. Второй выходил на другую сторону. Наша квартира была на другом конце — второго балкона не было. Только тот, что выходил на оживленный двор. И я искренне считала, что владельцы балкончиков могут каждый день наблюдать волшебство, творившееся без меня. Кроме того, бродя под окнами и балконами, иногда можно было найти кое-что интересное. Можно сказать, сокровища.

Туда я и убежала. И хлюпала там носом, но моя любимая Марусечка как всегда была на страже и не дала меня в обиду. Вторая картошка была вполне мягкой, и я на радостях перемазалась как чертенок. Но радости, радости-то было!

Картошку пекли каждую осень, несколько лет подряд. А потом все стали взрослыми, какая там картошка! Но в памяти отложилось…

Бедные наши дети, ничего-то они не знают, ничего не пробовали. Ни нута с пластмассовых весов, ни тебе зеленый урюк с яблоками своровать, ни сгущеночки сварить… А чупа-чупс и жвачка… скучно это, господа. А мы, нищие, не всегда сытые, одетые кое-как, а летом вообще в одни трусики и сандалики, жили, можно сказать, на всю катушку, дышали полной грудью и твердо знали, что живем в лучшей в мире стране. Это я и называю счастливым детством. Оно у нас точно было. И все мои сверстники это подтвердят.

Да, а сейчас на оба двора смотреть жутко. Изуродовали и испохабили. Акации вырубили, пристроили какой-то гараж, сбоку магазинчик; передний двор, когда-то зеленый, с серебристым тополем, виноградной лозой и черешнями, превратился в помойку. Иные времена… Скверные времена.

Самые лучшие воспоминания приходят перед сном. И почему-то вспомнила я себя маленькую. Этак года в четыре-пять. Сижу я на балконе, рядом с керосинками (не удивляйтесь, дом был такой: помещений для кухни не выделялось, прихожих не было, потом и ванну, и унитаз, и газовую плиту все обитатели дома ставили на балконах), держу дуршлаг с помидорами и задумчиво лопаю один за другим. Там было не менее двух кило, а я лопаю и лопаю. Красные, с трещинками от спелости, сладкие, куда только в меня влезло? А вот влезло. Няни почему-то рядом не было, мамы тоже, я наслаждалась свободой и помидорами.

Потом мама очень удивилась, чтобы не сказать больше. И стала ждать последствий. А последствий и не последовало, потому что помидоры были узбекскими, а следовательно, лучшими во всем СССР.

Но после вот этого разгула я помидоры не очень возлюбила. Ела, но без особого энтузиазма.

Сладкие, спелые, сочные помидоры…

Помню самые первые — где-то в мае. Дорогие. Не каждому по карману. Но это только недели две. Потом помидоры начинали стремительно дешеветь. Алайский базар приобретал красный цвет. Вот огурцы стоили дороже, потому что Узбекистан — страна жаркая, засушливая, воды мало. А помидоры… после реформы 1961 года в ларьке стоили 8 копеек. На рынке, конечно, дороже, и мама, как все хорошие хозяйки, брала на борщ и баклажанную икру лопнувшие помидоры, ну по очень смешной цене.

Маленькие, большие, красные, розовые, те, что моя мама почему-то называла синими, у них действительно был легкий фиолетовый оттенок, «буденновские», то, что сейчас называется сливками — удлиненные, на засол и маринование, и царь всех помидоров — «юсуповский».