Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Второй урок жизни преподала мне свекровь Наталья Константиновна. Перфекционистка. Она прекрасно шила, брала заказы, преподавала домоводство, но шила очень медленно и обычно сама делала выкройки. Для каждого платья. И я все это наблюдала. До меня начинало кое-что доходить. С тех пор, когда мне говорят: «Ну что тебе стоит, ты же прекрасно знаешь язык»… я наливаюсь злобой. Потому что, по моему твердому мнению, никакой труд не дается легко. Даже в потолок плевать и то сложно: поди набери столько слюны. Уважать надо любой труд. И я вовсе не повторяю советские лозунги. Просто истинный труд дается огромным трудом.

Имени третьего наставника я даже не знаю. Но самого помню. Маленький, щуплый старичок-еврей. Краснодеревщик. Я о нем писала. Во время землетрясения жилец соседнего дома, где находился клуб «Восток», завода имени Чкалова, перетащил туда румынский полированный гарнитур, состоящий из уймы предметов. На трехкомнатную квартиру. И накрыл мебель одеялами и матрацами. А в клубе прорвало трубы, и гарнитур несколько дней простоял под этими мокрыми компрессами. Гарнитур был шикарным, я такого не видела ни до, ни после. Дверцы были не ровными, а волнистыми. Но после потопа он украсился гигантскими зелеными пятнами плесени.

Не знаю, где нашел хозяин гарнитура этого старичка. Брал он рубль в час, что, на мой взгляд, было ничтожно мало.

Потому что я могла сколько угодно смотреть, как он что-то делает, разглаживает поверхность, мажет каким-то раствором, и пятна исчезают на глазах. Я даже мужа привела посмотреть на это волшебство, и он был поражен не меньше меня.

Видимо, тогда у меня в голове все сложилось правильно. И на всю жизнь.

Это было чудо номер один. Как лодырь превращается в трудоголика.

Я работала. Много. Очень. Особенно после переезда в Москву. Больной муж, болезненный ребенок, вечное безденежье, дом, работа на режиме, уроки, уроки, уроки…

Хуже всего было полное отсутствие не то что поддержки, а хотя бы сочувствия. Ни родных, ни друзей.

Дело в том, что в Зеленоград, город, где давали не только московскую прописку, но и квартиры (сразу), съезжалась самая разношерстная публика, а я, привыкшая к ташкентской искренности и открытости, сталкивалась (к счастью, со стороны) с такими проявлениями особенностей человеческого характера, что только диву давалась. Доносы и предательство были в чести. Я просто боялась с кем-то сходиться ближе.

И тут мне в очередной раз повезло.

Одно время я преподавала в вечернем техникуме электронной техники, где директором была незабвенная Ева Семеновна Туполева, жена бывшего замгенпрокурора Узбекистана. После громкого процесса они мирно жили в Зеленограде, очевидно, не оставшись ни бедными, ни обездоленными.

Насколько я поняла позже, в техникуме учили весьма условно, народу были нужны дипломы. Я по своей идиотской привычке все восприняла всерьез и учить стала всерьез. После чего мой факультатив быстренько ликвидировали. Но я не расстроилась: учеников у меня было больше, чем нужно.

Как-то на улице подходит ко мне молодая женщина. Здоровается, называет по имени и говорит, что училась у меня в техникуме.

Зацепились мы языками, проболтали целый час, пригласила она меня к себе в гости.

Оказалось, что Марина живет в небольшой двушке в старом Крюково. Улица Заводская, ряд кирпичных пятиэтажек. Кроме нее и мужа там жили родители и брат с сестрой.

Вот так я впервые увидела ее. Нину Алексеевну Ягодкину. Маму Марины, Ларисы и Юры.

В этих «хоромах» жила заведующая крюковского ателье.

Не знаю, чем я ей приглянулась. Почему она сразу почувствовала мое одиночество и какую-то неприкаянность.

Зато я не приглянулась Ларисе, которой тогда было 15 лет. Влетела этакая фифа с длинными темными волосами и давай выделываться.

Как подумаешь, что дружим мы вот уже 40 лет…

Бывает.

Нина Алексеевна Ягодкина. В девичестве Сулимова. Я посмотрела происхождение фамилии Сулимов. Как обычно, смесь Турции, Татарстана, Башкирии и даже Болгаро-Сербии.

Кто из русских не татарин, даже на микронную часть крови? Достаточно мне посмотреть на собственного папу в старости — так и просится тюбетейка.

Хотя происходил он из крестьян Орловщины, и мама вечно сетовала, что он не из той половины деревни. Половина — Перцевы, половина — Яхонтовы. И хотя я честно ей намекала, что Яхонтовы — типичный след цыганского табора, она ничего слушать не желала. Что возьмешь с женщины… Лишь бы звучало красиво.