Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Ну немыслимо это. Для нормальных людей немыслимо.

Оказывается, мыслимо.

В Ташкенте остались люди. Мои друзья. Прекрасные, добрые, умные, благородные. И почти каждому грозит вот это. Полное беззаконие.

Меня терзает сознание полного бессилия и невозможности чем-то помочь. И отчетливое впечатление того, что город захватили алчные интервенты.

I don’t belong there anymore.

Больше мне нет там места. Чужая в чужом городе. Даже несмотря на друзей. Прекрасных, умных, благородных.

И от этого охватывает отчаяние.

Хотя родина остается родиной.

Но есть еще одно место, где мне хорошо. Как-то уютно.

Я объездила много стран, а уютно только в одной.

В Англии.

Странно, правда?

Попав в Лондон впервые, я вдруг поняла, что это мой город. Что я хотела бы жить… пусть в пригороде. В одном из уютных на вид домиков, которым, сразу видно, много-много лет, но при этом их никто не посмеет снести. Наоборот, стараются сохранить. И эти крошечные ухоженные палисадники — так красиво!

Сколько же этих домов и домиков. Я прослезилась, увидев дом адмирала Нельсона в Бате. Сразу вспомнила фильм «Леди Гамильтон». В доме живут. Там горел свет.

Времена меняются, в Лондоне почти не осталось лондонцев. Целые кварталы пакистанцев, ливанцев, индийцев. Отели вокруг вокзала Паддингтон принадлежат грекам.

Жить в Лондоне расхотелось.

Но потом я попала в Шотландию и Уэльс, и чувство принадлежности возникло снова.

Я долго не понимала, в чем дело, и на днях меня осенило. На очередной серии «Чисто английских убийств». Там показали Сноудонию, валлийский национальный парк.

Вспомнила, как наш автобус полз по узкой горной дороге, почти по краю немыслимой высоты обрыва. Женщина на переднем сиденье кричала и почему-то зажимала уши руками.

Остальные сидели спокойно.

Для встречного транспорта были предусмотрены дорожные карманы.

Доползли.

Я влюбилась в Эдинбург, шотландские замки и валлийские деревушки.

Там тихо. Там царят покой и умиротворение.

И я наконец поняла, что меня туда влечет.

Незыблемость. Незыблемость и стабильность.

Там устраиваются незатейливые праздники. Там выращивают цветы. Там все всех знают. Там ничего не меняется веками. Там никто ничего не рубит, не сносит, не расширяет тротуары, не расправляется со старыми зданиями, не выгоняет из домов их владельцев…

Там можно жить спокойно.

Бродить по Эдинбургу, по знаменитой Королевской Миле, посидеть у мемориала Вальтера Скотта, зайти в Эдинбургскую крепость, в Национальную галерею…

Обвенчаться в Гретна-Грин, как столетия назад.

Поставить штемпель в почтовом отделении валлийской деревушки с самым длинным в Европе названием.

Неосуществимая мечта.

Но так хочется уехать в глушь.

Валлийскую.

Наверное, там мое место.

Больше я нигде не чувствую себя дома.

Как там у китайцев? Не дай бог жить в эпоху перемен?

И вспомнила я, что Россия как раз такая страна, где перемены не прекращаются почти никогда. Прабабушки-прадедушки, бабушки-дедушки, мамы-папы… Первая мировая, Революция, Гражданская, Вторая мировая…

Всего-то нам, счастливчикам, и выпало время, презрительно называемое застоем. И правда — застой. По первым апреля — снижение цен. Чтобы хоть на копейку электричество повысить или там квартплату — ни-ни… Какое там годами! Десятилетиями. Сегодня работа, и завтра работа, а биржи труда — так это там, за железным занавесом. Где негров угнетают. Летом санаторий, лагерь или дикарем на моря, зимой турбазы, зарплата в срок, пенсия в срок, хоть бы раз в жизни задержали. Короче, выпало нам жить в эпоху застоя.

Видать, кто-то во вселенной нам позавидовал. Или планеты не так встали, или боги, играя в «Монополию», сильно между собой перессорились.

Перемены, перемены… Крупные, мелкие…

Вроде что-то устоялось, а посмотришь — беда. С детьми беда… Со взрослыми беда, с людьми беда…

Сижу на скамейке. На другой — двое парнишек. Школьники. Радостно, во весь голос обсуждают какое-то видео, на котором какая-то Лизка с кем-то… Ну, вы поняли. Сейчас выкладывать или нет? Пусть теперь покрутится, шалава…

При этом я выступаю кем-то вроде каменного истукана. Мат стоит — уши вянут. Ушла.

Месяцем прежде на этой же скамейке восседала с ногами девица, заставшая своего парня с другой. Вопли, слезы, истерика, мат-перемат, при этом уже четыре женщины выступают в ролях каменных истуканов, а концерт слушает вся улица.