Айрис Мердок - Честный проигрыш [= Довольно почетное; Вполне достойное поражение]

— Надеюсь, они все еще у тебя.

Снова кашлянула и пригладила волосы. Теперь, когда ей удалось продержаться несколько минут, все должно пойти легче. Если б еще удалось поглубже вздохнуть. И не смотреть ему в глаза.

— Да… Все бумаги здесь… они заперты. Хочешь взглянуть?

— Пожалуйста. И давай, Таллис, если можно, сделаем все быстро и по-деловому. Без чувствительных разговоров. Ты понимаешь?

— Да. Твои вещи здесь. В комнате напротив.

— Можно, я сразу же посмотрю на них? В шесть у меня деловое свидание.

В ответ у Таллиса вырвался звук, похожий одновременно на смех и на стон.

— Я не знаю, где ключ, — сказал он.

Повернувшись, принялся рыться в куче вещей, наваленных на шкафу. Что-то упало, разбилось. Он выдохнул длинное «о-ооооо», нашарил связку ключей и открыл головой кухонную дверь. Лицо было по-прежнему повернуто в сторону, но Морган успела заметить, как оно исказилось. Глядя на его спину, на шлепающие тапочки со стоптанными задниками, она повторяла себе: никакой нежности, никакой жалости, ничего. Не надо видеть в нем живое существо, нужно пройти через все это механически. Тошнота подступала, дыхание перехватывало, но глаза оставались сухими.

— Боюсь, здесь жуткий беспорядок, — сказал Таллис, отперев дверь. — Когда мы переезжали, я просто свалил все в кучу. Потом все собирался… Рукописи, по-моему, вон там, в углу. Но может быть, ты захочешь взглянуть и на остальное. Здесь одежда… и еще всякое другое.

— Можно было бы изредка делать уборку. — Пыль, словно занавес, клубилась в дверном проеме. Морган чихнула.

— Уборку! — У него снова вырвался этот полусмех-полустон.

— Можно побыть здесь одной? — спросила Морган. — Чтобы все оглядеть, мне потребуется минут десять.

— Дверь закрыть?

— Нет, оставь. Иначе я задохнусь. И, если можно, открой окно.

— Оно заколочено. Не откроется.

— Ну что же, пусть так. Спасибо, спасибо.

Таллис исчез. Дверь в кухню закрылась. Прикрыв дверь комнаты, Морган бессильно опустилась на какой-то чемодан и уткнулась лицом в ладони.

Как бы то ни было, но я его уже увидела, подумала она. Худшее позади. Такого потрясения больше уже не будет. И я с ним справилась. Весь день ей было муторно и страшно, совсем как перед экзаменом. Чтобы иметь больше шансов поймать его дома, она заставила себя ждать до пяти часов. Очень хотелось избежать необходимости дважды пройти по этой улице. Представить себе, каким окажется момент встречи, она не могла. Единственное, что представало воображению и за что она изо всех сил цеплялась, была та минута позднее, уже ближе к вечеру, когда свидание с Таллисом останется позади и она, повидавшаяся с ним, пойдет обратно, а потом сядет с Хильдой выпить по рюмочке и все-все ей расскажет. Перед тем как уйти из дому, Морган влила в себя добрую порцию виски и никому не обмолвилась о своих планах.

Сказанных ими обоими слов она уже не помнила, осталось только ощущение витавшего вокруг нее страдания. Как оно раздражало ее в прошлом! Если Таллис создан, чтобы страдать, пусть страдает. А ей следует быть холодной, жесткой, решительной, неприступной. Ее стремление выжить должно быть отточенным и незыблемым, несмотря на любые вопли, несмотря на любую кровь. Пока все это для меня — набор разрозненных элементов. Так и надо воспринимать их, так с ними можно управиться. Только б не видеть картины в целом. Не думать, что он сейчас делает в кухне. Попытки внушить себе это закружили мысли бешеным хороводом. Я не должна поддаваться этой ужасной, сердце на части рвущей нежности, этому страшному звериному чувству. Здесь и сейчас не место сердечным привязанностям, вообще не место сердцу. Голова у нее поплыла. То ли любовь, то ли ужас, то ли еще что-то пыталось пробиться к ее сознанию. Возникла боль, странно похожая на сексуальный голод. Еще секунда — и она расплачется.

Морган поднялась на ноги. Ничего, кроме отдельных деталей, все разрозненное и мелкое. Она закрыла дверь, вдохнула пыльный жаркий воздух, медленно выдохнула через рот. Косые лучи солнца скользили по закопченным стеклам окна, и заваленная хламом комната была ярко освещена, тиха и как бы настороженна: все вещи казались живыми и словно способными наблюдать. Она заставила себя осмотреться. Весь пол завален. Три чемодана и несколько сумок, масса картонных коробок с магазинными наклейками, несколько полуразвалившихся стопок книг и куча жестянок. Тетради с ее записями, стянутые резинкой, лежали в углу на крышке какого-то чемодана. Пальто, куртки и джемпера, покрытые толстым слоем пыли, были разбросаны повсюду вперемешку с книгами, брошюрами и оттисками. Пытаясь расчистить себе пространство, она отбросила ногой какие-то предметы; зашуршал слой желтых старых газет, устилавших голый дощатый пол.