Айрис Мердок - Честный проигрыш [= Довольно почетное; Вполне достойное поражение]

— Питер!

— Полный порядок, я ухожу.

Он повернулся к двери и вдруг замер. На столе в маленькой прихожей лежал, прижимая письма, кусок малахита. Обернувшись, Питер подошел к Морган, поднявшейся и стоявшей теперь посреди комнаты.

— Похоже, он подарил тебе этот зеленый камень. Давным-давно, когда я был маленьким, он подарил его мне. Потом забыл и унес его к себе в комнату. И обо мне он забыл. Совершенно забыл, абсолютно. А то, что ты говорила на просеке, — вранье, и я убедился в этом. Отец твой спит на дне морском — ничего не доказывает, и нет никакой «дивной формы», а есть только мерзость. Колокола-то звонят, но их звон не радует. Нет, не радует.

Неожиданно из глаз Питера хлынули слезы. Спрятав лицо в ладонях, он рванулся к двери и выскочил на площадку. Дробь бегущих шагов простучала по лестнице, и входная дверь со стуком захлопнулась.

— О боже! — выдохнула Морган, закрывая дверь гостиной. — Выпей, Руперт. Нам сейчас это просто необходимо.

— Как ты можешь быть так… спокойна? — все еще тяжело ворочая языком, прошептал Руперт.

— Какое уж тут спокойствие, дурачок. Я на грани истерики. Но кому будет лучше, если я завою? А ты, к слову сказать, отлично помог мне. Сидел, не раскрывая рта, да еще выглядел этаким воплощением вины.

— Да, мы виновны.

— Что ты сказал? Перестань мямлить.

— Да, мы виновны.

— Руперт, ты меня доведешь до психушки. В здравом уме и твердой памяти начал все это, а теперь, когда нас шандарахнуло, сразу же сложил крылышки. Что ж ты сидишь? Беги и рассказывай обо всем Хильде. А я поеду в Сен-Тропез, или в Маракеш, или в Тимбукту, и, смею тебя уверить, не на твои деньги.

— Морган, прошу тебя, не кричи на меня. Мне больно.

— Мне тоже больно.

— Нам нужно все обдумать.

— В этом ты прав. Прости, Руперт. Я сама не своя. Этот визит оглушил меня.

— Не понимаю, кто мог ему рассказать?

— Аксель.

— Аксель?

— Да. Я его уже вычислила. Стала перебирать варианты и сразу же поняла.

— Но почему Аксель?

— Только он ненавидит меня. И только он имел шанс разнюхать. Ты оставил мое письмо на столе в офисе. А в последнее время письма были достаточно красноречивы.

— Но я не разбрасывал письма по столу… Я их сразу уничтожал…

— Ладно, оставим это. Я ни в чем тебя не виню. Вот, возьми, выпей ради Христа. Я так надеюсь, что Хильда и в самом деле не в курсе. А ведь завтра еще этот ужин. Прелестный момент для семейного сборища! Но уж меня там не будет. Завтра я в самом деле уеду из города.

— А что это за катание по траве на просеке?

— Поцеловала его, когда мы возвращались из Кембриджа. Глупо, конечно. День был ужасно жаркий.

— Вы занимались любовью?

— Ну разумеется, нет. Руперт, ты что, начинаешь ревновать к Питеру?

— Нет. — Руперт с усилием поднялся. — Я куда больше беспокоюсь о Хильде…

— Куда больше, чем обо мне? Спасибо.

— Ох, Морган, ведь весь мой мир рушится…

— А ты и в самом деле трус, — сказала Морган. — Было бы и разумнее, и здоровее уступить своему желанию и лечь, как обоим хотелось, в постель, а не дергать до бесконечности нервы душу выматывающими обсуждениями.

— Это немыслимо.

— Мыслимо, но закроем тему. Я не намерена ни о чем тебя умолять. Попрошу только не раскисать и не выплескивать все это Хильде. Мне она тоже дорога, по-настоящему, и ее мнение для меня очень важно. Не хочу, чтоб она наблюдала эту нелепую безобразную передрягу, в которой мы с тобой в данный момент увязли по уши. Сейчас мы оба в шоке. И можем только одно: ждать. Служить друг для друга опорой и ждать. Ведь как бы там ни было, я люблю тебя, Руперт.

— Все так. И я тебя люблю. Прости меня. Я ничего не скажу Хильде… Пока.

— Подойди сюда. Дай я тебя обниму. Вот, так лучше.

— Но что, если Аксель расскажет Хильде?

— Мы бессильны этому помешать. Скоро ты будешь знать, рассказал он или нет.

— Мне нужно сейчас же ехать домой.

— Успокойся, расслабься. Ляг ко мне на кровать. Совращать тебя я не буду. Мы просто тихо полежим вместе, а потом ты поедешь.

Она провела его в спальню, и они легли, обнявшись, в неприбранную постель Морган. Ослабевший и одурманенный горем, Руперт впал в полусон, и, когда стало темнеть, Морган пришлось тормошить его: «Думаю, что теперь ты и вправду должен идти, дорогой».

Закрыв наконец за Рупертом входную дверь, Морган увидела на коврике адресованное ей письмо. От Таллиса.

Медленно и устало поднявшись к себе в квартиру, она вошла в гостиную и некоторое время неподвижно стояла с письмом в руках, тупо глядя на белую стену дома напротив, подсвеченную в этот час уличным фонарем. Потом, подойдя к окну, опустила шторы. Разорвала конверт пополам и снова пополам. Это далось нелегко: письмо было, похоже, очень длинным. Кинув обрывки в мусорную корзину, она прошла в спальню, заткнула рот простыней и забилась в истерике.