Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

И не произойди раскол в самой партии социал-демократов на меньшевиков и большевиков, цивилизованному миру не угрожала бы та опасность, которая повисла сейчас над всей нашей цивилизацией. Если бы Россию захватили меньшевики и честно проводили свою программу, то особенной катастрофы страна не испытала бы; практически владычество меньшевиков выразилось бы только во всеобщем оскудении экономики и в огромном вздорожании жизни. Это можно утверждать из опыта Англии и Франции, где при национализации некоторых видов промышленности бюрократизация предприятий съедает огромную часть доходов и понижает качество продуктов при отсутствии конкуренции.

А что касается раскольников социал-демократии – большевиков, которых нам подарили российские меньшевики, благоразумно удалившиеся после этого щедрого дара в капиталистические Соединенные Штаты Америки, – то их стремительный марксизм, без всякой тени эволюции и созревания чужих капиталов, известен теперь всем, кто честно хочет видеть и слышать. Их коммунистический опыт в России явное доказательство того, к чему приводит насильственное применение теории к жизни. Вся российская история последних десятилетий – сама по себе полное опровержение коммунизма. Обобществление средств производства, диктатура пролетариата, счастье от уничтожения ренты, исчезновение права наследования, словом – все то, что было объявлено Коммунистическим манифестом, всесторонне обследовано теперь русским народом. Отобрание от капиталистов прибавочной ценности труда оставило счастливых рабочих без приличного основного вознаграждения; уничтожение наследования сделало равнодушными не только наследников, но и тех, кто работает на себя и на детей. И не только материальная сторона жизни опровергает теоретические построения коммунизма. В «Манифесте» говорилось о полном духовном преображении человеческих масс после осуществления коммунистической программы: «Свободное развитие каждого явится условием свободного развития всех». Освобожденное от капитализма общество будет «истинным царством свободы», в которое оно попадет через социальную революцию путем «прыжка из царства необходимости». С переходом к коммунизму должны были исчезнуть все предрассудки, в том числе прежде всего – религиозные. Потребности в Боге не будет, так как это понятие возникает только при экономической несправедливости в обществе.

Так рисовал Маркс духовное «преображение» будущего коммунистического общества. И что оказалось на практике? Где свободное развитие всех и свободное развитие каждого? Где желанное царство свободы, ради которого сделан прыжок из царства необходимости? Не является ли оно территорией тех небывалых в человеческой истории концентрационных лагерей, куда из царства нынешней советской необходимости перебрасываются все новые и новые миллионы жертв достигнутого социального счастья?

А что касается религиозных «предрассудков», религиозного «обмана», дурмана и опиума, то в этой области получается уже совершенно непонятная «неувязка». Экономической несправедливости в советском обществе нет, потребности в Боге – тоже. А предрассудки не только не исчезают, а ширятся, цветут как весенний сад. И Господь Бог никак не преображается в нового коммунистического человека, как это хотелось марксистам, а по-прежнему пребывает на небе в вечной своей силе, в вечной ослепительной славе, привлекая взоры, надежды и веру людей, исстрадавшихся от насильственного блаженства в земном раю, созданном руками палачей животворящей свободы.

Обычно социальные программы и схемы, дедуктивно выводящиеся из произвольно взятых основных положений, не выдерживают практического испытания жизнью. Но если общее благоденствие не может осуществиться по рецепту какого-нибудь одного мыслителя социолога, то, может быть, само культурное общество в состоянии направить общими усилиями свою жизнь к коллективному счастью?

В самом деле, в демократизме как будто можно найти выход. Отдельные утописты заблуждаются, это верно. Но сам-то народ во всей своей совокупности знает, в чем его благо. Нужно только дать ему возможность свободно высказаться, свободно ориентироваться, свободно действовать.

Что верховная воля, верховная мысль и верховное чувство народа обнаруживали не много толку в истории, – это не смущает, конечно, ортодоксальных сторонников демократизма. Не смущает их и то обстоятельство, что во всех исторических цивилизациях, как и в цивилизации нашей, не существовало выборных гениев, а были гении сами приходящие. Верховная мысль афинской демократии не поручала Платону создать его возвышенное учение об идеях. Демократия вообще никогда не открывала Америки, не изобретала большинством голосов книгопечатания и коллективно не смогла даже выдумать пороха, который был так нужен для свержения феодализма. И несмотря на это, в демократизме все же чувствуется какая-то внутренняя правда, какая-то социально-моральная справедливость.