Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

А другая дама отличается уже не антисептикой, а просто страстью к чрезмерной чистоте вообще. Чистота, конечно, очень полезна и для души, и для тела; но так как все абсолютное недоступно в несовершенной земной жизни, то этой бедной женщине всегда не хватает дня, чтобы достигнуть своего идеала. То появится какое-то странное пятнышко на паркете, которое не хочет сходить, несмотря на трение, на скобление и на вытравливание. То остатки серебра начинают темнеть; то на статуэтку села муха; то на обоях в гостиной вскочил какой-то волдырь.

Бывает, возится это несчастная весь день, выбивается из сил, сляжет, наконец, изнеможенная на диван, чтобы перевести дух. Муж стоит мрачно возле, говорит:

– Ты так умереть когда-нибудь можешь, душечка.

А она резко отвечает:

– Лучше умереть в чистоте, чем жить в грязи.

Однако, довольно раздражать дам. Остановимся на этих женских примерах и перейдем на мужские. Не буду я приводить серьезных патологических случаев, связанных с мужской выпивкой под соленый огурец, или без огурца: это не входит в настоящую задачу. Но легких уклонений от нормы и среди нашего брата немало. Только, в отличие от женщин, мужчины впадают в уклонения не по признаку практической жизни, а, главным образом, – по признаку идеологическому.

Некоторые, например, проявляют не то чтобы манию величия, но как бы сказать, – манию величавости. Взгляд их – загадочно-пренебрежительный; на лбу этакая поперечная складка горделивого самосознания. Одного из них, наверно, многие русские парижане встречали: он всегда ездит в метро с русским университетским значком на отвороте пиджака. Болезненным самомнением отличается и другой мой знакомый, который возомнил себя исключительной личностью: оказывается, он, – единственный в нашей русской колонии сын простого солдата и не имел никаких предков ни при Екатерине Великой, ни при Петре. Приблизительно такой же странностью обладает и другой мой приятель: каким-то чудом ему не удалось получить в свое время чина выше подпоручика, и теперь он этим чином болезненно чванится: кругом – десятки генералов, сотни полковников, столько же ротмистров; а он, подпоручик, – один. Вроде маршала. И, разумеется, этот маршальский жезл ударил ему в голову.

Другой разряд наших неуравновешенных мужчин отличается уже иной формой уклонения от нормы, а именно – мультилоквенцией. Мультилоквенция обычно считается женской болезнью; но за долгие годы эмигрантского существования мужчины так часто в домашнем обиходе заменяют женщин – стирают, гладят, готовят обед, починяют белье, что в них поневоле выработались и специфические женские качества. Единственная разница только в том, что женщины любят слишком много говорить о настоящем, об окружающем, а мужчины – о прошлом, об окружавшем. Кто из нас не слышал подробностей о минувших боях от таких словоохотливых собеседников, от которых невозможно никуда отступить в полном порядке? А как был я однажды потрясен, когда один бывший судебный следователь в продолжении нескольких часов во всех деталях описывал мне вскрытия двадцати четырех трупов, при которых ему пришлось присутствовать в течение своей деятельности.

К счастью, среди разных представителей мультилоквенции встречаются иногда и совсем безобидные, не требующие никакой жертвы со стороны слушателей. Вот, вспоминается мне один очень милый соотечественник, с которым одно время пришлось жить в одной квартире и даже быть соседом по комнате. Оказался он человеком застенчивым, а потому нелюдимым, неразговорчивым. Стеснялся не только многолюдного общества, но даже одиночных собеседников, если был мало с ними знаком.

Но когда оставался он в своей комнате один, с глазу на глаз с самим собой, вся застенчивость сразу исчезала. Себя он совершенно не стеснялся, был с самим собой на дружеской ноге, становился словоохотливым, находчивым и даже остроумным.

– Ну, что, брат, Николай? – слышал я сквозь щели внутренней двери, соединявшей наши комнаты: – Свалял ты сегодня дурака?

– Да уж, свалял, с грустным смехом отвечал Николай:

– А я, ведь, тебя предупреждал: не верь Заковыркину, – продолжал Николай. – Какой разумный человек может поверить в существованье мази, которая вполне обновляет поношенные костюмы?

– Это верно… – соглашался Николай. – Но, ведь техника так бешено развивается…

– Техника-то развивается, верно, – соглашался Николай, – но вместе с нею развивается и жульничество. Ты сам посуди: ну, какой химический элемент в состоянии из старого костюма сделать новый?!