Илья Фальковский - Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими

Старик в испещрённом граффити родовом храме.

Гуанчжоу

Бэйцзинлу, Пекинская улица. Торговый центр старого города. Но если приглядеться, не только торговый. В соседнем переулке — театр Наньфан, где играют кантонскую оперу. На само́й улице — магазин исторической книги, за ним — технической. Рядом магазин сети Xinhua Books.

А дальше, кажется, то, что я искал. Независимый книжный магазин Libreria Borges, названный так в честь писателя Борхеса. Здесь проходят выставки и литературные выступления. На полках стоят переведённые на китайский книги Луи Альтюссера, Ролана Барта, Умберто Эко, Мишеля Фуко, Франца Кафки, Алена Роб-Грийе, Сэмюэла Беккета, Роберта Музиля, Сьюзен Сонтаг, Жака Деррида, Эдмунда Гуссерля, Владимира Набокова, Марселя Пруста, Жиля Делёза, Фёдора Достоевского, Джеймса Джойса, Эдгара По и Льва Троцкого. Основатель магазина, художник Чэнь, говорит, что его магазин фокусируется на тексте как искусстве. Работу магазина он воспринимает как само искусство: «Мы используем литературные методы, чтобы делать искусство, и художественные методы, чтобы делать литературу». Я жадно вчитываюсь в его слова, ища в них откровения. Они кажутся мне созвучными высказыванию средневекового поэта Су Дунпо о своём предшественнике — поэте и художнике Ван Вэе: «В его стихах — картины, в его живописи — поэзия».

Libreria Borges не только магазин, но и издательство. Сегодня здесь проходит встреча с французским писателем Бенуа Питерсом. Издательство, специализирующееся в основном на французской философии и литературе, выпустило книгу его интервью с Аленом Роб-Грийе.

Я пододвигаю пластиковый стул и сажусь в заднем ряду. Не то чтобы я большой поклонник современной французской философии и литературы, зачастую знакомство с ней, пусть весьма поверхностное, считается правилом хорошего тона. Это дань моде. У каждого уважающего себя современного художника и интеллектуала на полочке обязательно присутствует том Делёза или Лакана. Не мода ли движет слушателями? Ведь китайцы так любят копировать всё западное — от стиля до целых городов. Или это искренние искатели смысла? Что иное, как не французская литература и философия несет в себе заряд вольнодумства? Знакомство с ней способно пробудить сонное сознание. Но, с другой стороны, какое мне вообще дело? Ведь так важен контраст. Понять меня может тот, кто каждый день сталкивается в метро и на улице с попавшими в город толпами деревенских жителей, несуразно одетых, плюющихся на асфальт и швыряющих мусор себе под ноги. Я быстро устаю от шума. И с детства боюсь толпы. Так разве это не то, что я хотел найти? Тихий островок культуры посреди шумных торговых площадей.

Зачем люди читают книги?

Раньше я никогда не задавался этим вопросом.

Пока не произошёл мой спор с тёщей.

Но тут нужна предыстория.

Летом я ездил в Казань на книжный фестиваль.

Делал там доклад о жизни в современном Китае.

Как всегда поносил и высмеивал современных китайцев.

Нелицеприятно отзывался об их интеллектуальных способностях.

Хвастался своими.

Рассказал, например, о том, как у нас в университетском банкомате сломался экран.

И мне нужно было вслепую извлечь свою карточку.

Я догадался нажать клавишу «отмена».

А стоявшая рядом студентка не догадалась.

Чуть не плача, обратилась ко мне за помощью.

Я её выручил, достал карточку.

Но потом у банкомата столпилась целая очередь студентов.

Никто не мог сообразить, что делать.

Или вспомнил, как у нас на острове перекрыли дорогу из-за ремонта.

Натянули цепь.

Поставили фонарь.

Посадили полицейский пост.

Повесили табличку с иероглифом и указатель объезда.

Я, иностранец, ехал на скутере.

Увидел цепь, прочитал иероглиф, посмотрел на стрелку и спокойно повернул направо.

А рядом со мной ехали на мотоцикле два китайца.

И так и продолжили ехать прямо.

Врезались в цепь.

Их мотоцикл отбросило назад.

Они приземлились на задницы на асфальт.

И остались сидеть на дороге с открытыми от удивления ртами. Я рассказывал и наблюдал за реакцией зала.

Все улыбались моим историям.

В первом ряду зала сидел один явный китаец.

Больше всех почему-то радовался моим выпадам в адрес китайского народа.

Громче всех смеялся и хлопал в ладоши.

Подошёл ко мне после лекции. Он оказался очень маленьким.