Татьяна Набатникова - День рождения кошки

Однажды Фикре вел за руку свою эфиопскую инопланетянку, а в коридоре гулял, как по Дону казак, Мишка Шибанов с командой своих лизоблюдов. Мишка был человек не без таланта, но и не без «срока», а косая сажень в плечах позволяла ему признавать в жизни только закон силы. Он выразил вслух свое восхищение вслед спутнице Фикре. Выразил как умел. И тогда тоненький наш африканец вернулся, ровным шагом приблизился к Шибанову, врезал и долго созерцал его полет. Свита Шибанова застыла в немой сцене.

Интересно, что потом Шибанов вступил в ряды коммунистической партии (прежде он был знаком с этим словом лишь по его производному «скоммуниздили»), стал собкором центральной газеты в крупном областном центре, получил престижную квартиру и перестал пускать в нее мелкую сошку литераторов, бывших своих однокурсников. Теперь силу ему обеспечивала не косая сажень.

На встречах с читателями меня иногда спрашивают, с кем из великих я училась в Литинституте…

Да мы и сами на первом курсе, едва поступив, первым делом придирчиво осмотрелись: ну, кто?

Ревниво читали рукописи друг друга. До отравления мозгов. До второго курса. Со второго уже никто никого не читал. Все было ясно.

Но на первом!

— Ты меня читал? — после нескольких рюмок, взамен верного русского «Ты меня уважаешь?»

И тащили свою прозу. Петька принес килограмма два рассказов, которые никуда не годились, и совершенно великолепную повесть «Всё как у людей». В этой повести некое предельно убогое племя кочевало по замкнутому кругу ущелий, питаясь съедобными камнями и с трудом добывая по капле питье, и был с ними пленник, упавший с гор и мечтавший о побеге из этих безвыходных ущелий. Он один знал, как там, наверху. Он один тосковал по другому миру.

И я неосторожно возьми да и скажи Пете:

— Рассказы — ерунда, а повесть — вещь!

И он кисло свернул разговор и ушел. Тогда я догадалась. Его — были только рассказы.

Другой принес рассказ «Безбилетник, который никогда не брал билета». Я прочитала и пожала плечами. Автор оторопел:

— Да ты что — не понимаешь?!

А он-то надеялся, что я хоть что-то понимаю в истинной литературе.

Но самым подозрительным на предмет гениальности был один: текстов не показывал, ходил, пушкинского роста, занеся курчавую голову, и всем равномерно улыбался: не подходи. Способ такой держать дистанцию: равнодушная улыбка. Действительно был зачислен потом в гении, восторженный критик не удержался; написал что-то умильное про арабский профиль, гений огорчился:

— Ну вот, теперь все подумают, что я еврей.

— А ты разве не еврей?

Вопрос, по его бестактности, не был удостоен ответа.

«Кто из великих…» — да все как один!

Толя на занятиях ненавистным немецким, услышав, что в Германии на газетах ставят не число, а день недели, громко произнес слова неожиданные, но от всего сердца:

— От-т козлы!..

Приезжала из Молдавии одна кривенькая, убогенькая, писала что-то вроде прозы, таскала за собой двух слабеньких детей, не на кого было оставить, незамужняя; в очередной раз приехала беременная третьим, мудро говорила удивленным: «Зачем же останавливать жизнь!» Вряд ли ей удалось написать что-нибудь равновеликое этой фразе. Сошла.

Написав «кривенькая», я чувствую свою неправоту. С красотой вопрос, конечно, не так прост. Наша Алиса, например, была так же уродлива, как и красива, так же толста, как и худа, так же молода, как и стара, и никогда нельзя было заранее знать, кого увидишь, перед тем как ей войти. Она была просто ведьма, в нее часто влюблялись, говоря: «Ты сама не знаешь, какая ты красивая!» Примечательная формула: «ты сама не знаешь…» Каждый мнил себя первооткрывателем красоты, недоступной для непосвященного.

Один часовщик открыл мне тайну, как выбирать часы, чтоб служили долго: какие понравятся по виду. Ну, понятно: раз понравились, значит, структура их тропна моей, сердцебиенья наши совпадут, и мы не навредим друг другу.

Вот и вся красота, и так же надо выбирать милого, сокровище всех земель.

…Это на обоях было написано; стены комнат в общежитии оклеены обоями, и пишут кто во что горазд; и этот отчаянный зов: «Милый мой, сокровище всех земель!..»

Так вот, спустя пятнадцать лет (уже грянуло тысячелетие христианства, и сбылось по пророчеству Юрия Селезнева: Россию не узнать…) я встретилась с человеком, который знал нашу Свету.

— Да что вы!.. — заинтересовалась я.

Как же, отвечал он, как же.

Ах, линии судьбы! Жизнь положишь, прежде чем раскроешь, Бог даст, смысл сих таинственных предначертаний.