Татьяна Набатникова - День рождения кошки

— Могу.

И некое подобие довольства, утоления и отмщения пробежало по бывшему лицу этой женщины — по тому серому месту, где у людей должно располагаться лицо.

Приехала я поступать в Литинститут, мне указали комнату в общежитии. Когда я открыла дверь и встала на пороге, одна из моих будущих подруг расчесывала богатые волосы и произносила такую фразу:

— Путь женщины в литературу лежит через постели и руки мужчин.

Эта удивительная фраза, таким образом, встретила меня на пороге литературы.

А я была из Сибири, там феминисткам нечего делать, там женщины без всякой борьбы пользуются полным равенством: жизнь так трудна, что места под солнцем (?!) хватает всем. Там не целуют дамам ручки и не говорят комплименты, но любая толковая женщина беспрепятственно реализует свои возможности. Это в Москве всё наоборот: целуют ручки, нахваливают красоту — и никуда не пускают, самим тесно.

Так что Света знала, что говорит. Она уже напечатала к тому времени два рассказа в толстом журнале. И ей было виднее, где пролегает этот самый путь в литературу.

Но, против ожидания, она провалилась на первом же экзамене.

Редели ряды абитуриентов; стало меньше пьяных на третьем этаже общежития, уехал поэт Белицкий — говорили ребята, гениальный поэт. Его таскали из комнаты в комнату и поили, чтобы он читал стихи. Ему было уже под сорок, он отсидел срок, все нутро у него, почитай, сгорело от водки, но его соглашались в виде исключения принять в Литинститут за его гениальность, от него требовалось только явиться на собеседование; но вот явиться-то он и не мог: если собеседование назначалось на утро, весь его организм дрожал с похмелья и требовал исцеления, а тонкая граница между исцелением и новым опьянением легко и незаметно проскакивалась, так что и назначенное после полудня собеседование тоже срывалось. Так и не поступил.

Уехал и обожатель нашей Алисы, который умирал от неразделенной любви, ну просто слег в постель и начал умирать после нескольких драматических сцен (в декорациях общежития: с посыльными, делегациями, со стуком в дверь и стоянием на коленях в коридоре), причем Алисе из уважения к искусству приходилось отыгрывать свою роль, чтоб не поломать картину. Это ее и злило больше всего, и в какой-то момент, когда он как раз лег вымирать, ее от гнева осенило: она пошла к нему в комнату и говорит: он может сегодня же реализовать свое нестерпимое чувство любви, но только после того, как они вместе сходят на почту и дадут его жене телеграмму, что он полюбил другую.

Исцеляющий эффект был поразительный. То есть больной немедленно встал на ноги, как Лазарь, и успокоился.

Уехал также длиннокудрый драматург из маленького уральского города, оскорбленный тем, что не прошел по конкурсу. Его глаза на изможденно-прекрасном лице горели чахоточным огнем, когда он произносил проклятие поверженного: «Я приеду на будущий год, я привезу пьесу, и ее поставят все театры страны!»

И я жутко завидовала: сама-то я никак не надеялась за год написать нетленное произведение, которое напечатают везде или хоть где-нибудь.

Но нет, через год не приехал. И через два, и так далее.

Уехала белокурая поэтесса из нашей комнаты, просто не выдержав эмоциональных перегрузок обстановки — слабые не выдерживают, — и имени ее не уцелело. Остались мы вдвоем с Анастасией в комнате.

Ученье было заочное, съезжались два раза в год и проводили в Москве по месяцу. Анастасия занималась театральной критикой, она просыпалась поздно, смывала грим предыдущего дня и принималась рисовать новый. Тонкой колонковой кисточкой она изображала на веках как бы тень от каждой отдельной реснички — получалось замечательно, но ждать ее на занятия не хватало никаких сил.

Она способна была вечер и ночь напролет проговорить о поэзии, не выпуская из пальцев сигареты и прикуривая одну от другой, и сипло пела:

Смеясь, она мило сознавалась, что крала в магазинах чай и кофе, потому что обходиться без них не могла, а ей неделями приходилось сидеть без копейки денег («Ужас!» — содрогалась), потому что ее муж, негодяй, вовремя не присылал, сама же она зарабатывать не была приспособлена.

Ужас сопутствовал ей все наши московские сессии, осенние и летние — одна июньская сопровождалась такими холодами, что Анастасия заподозрила: «А может, это не летняя сессия, а зимняя?» На одной сессии она заразила Андрея какой-то болезнью, и тот в своем городе простодушно выдал венерологу источник заражения. Извещение пришло на домашний адрес Анастасии, и муж его прочитал… «Ужас!»