Наталия Червинская - Маргиналы и маргиналии

Маргарет Этвуд Нобелевскую премию тоже не дали. Мне кажется потому, что она пишет намного увлекательнее, чем Элис Манро и Дорис Лессинг, которым дали. Занудность считается необходимым атрибутом серьезного искусства.

Грейс Пейли и Айн Рэнд – обе русские писательницы. Пейли – минималист, у нее несколько тоненьких книжечек, рассказы о Нью-Йорке в основном из жизни нью-йоркских евреев, приехавших в начале века, социалистов, начитавшихся Чернышевского. Написаны эти рассказы поразительным, ни на что не похожим стилем.

Айн Рэнд зато написала много томов и всё стилем чудовищным, бульварным. Считается она основоположником целого философского течения. Ради торжества идей капитализма ее герои готовы на гвоздях лежать, как Рахметов.

А Мурасаки Сикибу написала книгу, которую считают первым в мире романом: «Повесть о Гэндзи».

Принц Гэндзи сгорает от любви, чувства его описаны почти как любовь Свана к Одетте. И вот что удивительно: принц сгорает от глубокой трагической любви не к одной избраннице, а к множеству разных женщин. Одновременно. Это никак не объясняется – это просто было нормой. Влюбленные сочиняют друг для друга стихи и пишут письма, которые важны прежде всего элегантностью почерка. Вообще элегантность их жизни немыслима для европейца: не пошлые розы дарит принц Гэндзи своим возлюбленным, а букеты осенних листьев, – и написано это было за 550 лет до рождения Шекспира. Существует ли прогресс в искусстве?

У меня и до переезда появлялась иногда робкая мысль: конечно, женщины не важны, конечно, мы – персонажи второго плана… претензии на самостоятельное мышление со стороны дам комичны… Об этом говорили и Толстой, и Чехов. Посмотрите на дуру Попрыгунью… Это я все знала, я ведь была начитанная.

Принято было считать, что и между женщинами встречаются исключения. Как объяснил мне мой друг: таких, кого стоит освободить от мытья посуды и возни по хозяйству, среди женщин очень мало.

– А среди мужчин их, что ли, много? – спросила я.

Нет, если честно, то не спросила. Чтобы не усложнять отношения. Конечно, между нами, девочками, мы вечно высмеивали мужчин… Но наши разговоры были как у Пушкина: заговоры, приличествующие рабам.

Но ведь все-таки, думала я – половина человечества? Ведь мы – половина человечества?

Очень я тосковала по потерянному при переезде тому Толстого. В нем была как раз последняя часть «Войны и мира», а мне хотелось перечитать про желтое вместо зеленого пятно на пеленке, с которым Наташа Ростова выбегает к гостям.

Ей нужен был муж, объясняет Толстой, муж был ей дан.

Она отказалась от всех своих очарований, из которых сильнейшим было пение, говорит Толстой.

Я уже и взрослая всему этому верила и чувствовала себя виноватой, неестественной и лишенной Вечной Женственности. И муж был мне дан, и с желтыми и с зелеными пятнами имела дело двадцать четыре часа в сутки, а все чувствовала, что мне чего-то неймется. Типа арию спеть.

Когда я росла, самопожертвование для мужчины считалось подвигом, а для женщины – естественной нормой поведения. Всякие наши попытки увильнуть от самопожертвования воспринимались как извращение. Их даже не осуждали, просто высмеивали.

А тут – то ли от прочитанного, то ли от происходящего кругом, а скорее всего, на основе собственного жизненного опыта – осенило меня. Поняла. Помню даже момент.

Меня всю жизнь учат, как быть женщиной. Они меня учат не для того, чтобы мне было хорошо, а для того, чтобы хорошо и удобно было им!

Это воспитание настоящей женщины – вроде как курицу жарят и говорят: я люблю курицу с травами и с чесночком и она должна быть хорошо прожаренная.

Какая от такой любви радость курице?

Учили меня в основном через литературу – написанную, простите за вульгарную политкорректность, писателями мужского пола.

И тут я стала читать книжки по женскому, как говорили в девятнадцатом веке, вопросу. Прочла «Загадку женственности» Бетти Фридан, роман «Женская комната» Мэрилин Френч, «Страх полета» Эрики Джонг.

Книги эти давали упрощенные и довольно глупые ответы. Но мне было неважно, что глупые. Меня поразило, что атрибуты Вечной Женственности вообще можно подвергать сомнению. Я поняла, что меня всю жизнь заставляли искать ответы на неправильно поставленные вопросы.

Несмотря на все литературные недостатки, в книгах, написанных авторами женского пола, говорилось все же о людях – женщинах, человеческих существах. А не о воображаемых созданиях вроде святых матерей, преданных жен, жертвенных сестер, почтительных дочерей, девственных невест, а также злых изменщиц, фатальных блудниц, жестоких соблазнительниц, мегер и ведьм – фантазмов, описанных извне и со стороны.