Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

Она скорым шагом пошла к подъезду, а когда отошла от Тани немного, ругнулась:

– Телка бесчувственная!

Она ей про то, что человека электричка зарезала, а та ей про деньги свои несчастные…

Дома нянька собирала Эллиного сына на улицу.

Петьке было три с половиной, няньке, старухе из соседнего дома, у которой старик пропивал всю пенсию, а старший сын сидел за драку и надо было слать ему посылки, шестьдесят три, и когда Элла вошла, сын верещал на коленях у няньки, выворачиваясь из ее рук: «Иди отсюда! Иди! Я маме скажу, иди, не пойду с тобой!..» – а нянька лупила его сморщенной, в коричневых пигментных разводах пятерней по попе и ругалась: «У, ирод! У, напасть на меня! У, проклятущий! Мне с тобой больно идти охота, а и не пойду!..»

Элла, увидев это все из прихожей, влетела в комнату, не сняв сапог, в пальто, с сумкой на локте.

– Ты как обращаешься?! – закричала она няньке, выхватила у нее сына и прижала его к себе. – Ой, мой хороший!.. Вот как, да? Ты еще, может, голодом его моришь? Я за восемьдесят-то рублей кликну только – двух старух найду.

– Ой, да пропади оно пропадом все, – оправившись от первого стыда, визгливо подхватила Эллин крик нянька. – Я его луплю! А он меня? Эдак-то рукой – да по щеке, карга, говорит, старая, ты у нас здесь колбасу из холодильника таскаешь, когда я таскала-то?

– Вот что, теть Маш: застану еще – руку подняла, прости-прощай – и весь разговор. – Элла отдала сына няньке на колени и отмахнулась от его рук, которые он тянул к ней: – Одевайся давай! Чтоб два часа отгуляли, не меньше, – сказала она няньке, – я дома буду, прослежу, воздух какой – самый полезный для ребенка.

Нянькой этой она дорожила и, стала бы та уходить, еще б ей десятку накинула: других у нее перебывало уж шесть или семь, и никто еще с сыном не слаживал, эта первая.

– А на работу-то не пошла? – заискивающе уже, напяливая на Петьку сапоги, спросила нянька. Элла платила ей восемьдесят рублей, сколько никто б ей не дал в округе, и она тоже держалась за нее.

– А! Расстроилась я, – проходя к двухместной, собранной сейчас для дня тахте и ложась на нее, сказала Элла. – Женщину сейчас зарезало, моих лет, на глазах прямо – не работник из меня сегодня.

– Этта сейчас-то вот, толпа-то была? – перестав одевать Петьку, всполошенно спросила нянька.

– Сейчас вот, – сказала Элла с тахты. – Прямо на глазах.

– Что делается на белом свете, о-хо-хо, что делается! – забормотала нянька. – Твоих лет – молодая! Что делается…

И, одевая Петьку, так она все и бормотала, приохивая:

– Что делается, что делается, о-хо-хо…

Нянька ушла с сыном на улицу, хлопнув дверью. Элла полежала еще немного, потом встала, принесла на тахту из коридора красный польский телефон и стала звонить в поликлинику. Она сказала регистраторше, что у нее температура тридцать семь и восемь, кашель и насморк, и ей ответили, что в течение дня врач придет.

Вызвав врача, Элла стала звонить по делам. У нее дома скопилось уже восемь шапок, она их неделю уже не могла сбыть и решила заняться этим сегодня – как раз подходящий день, коли дома.

– Свет! – сказала она своей приятельнице, когда та сняла трубку. И засмеялась, играя голосом: – Что-то давно я тебя не видела, увидеть хочется.

Приятельница поняла.

– А что у тебя? – спросила она.

– Мужское счастье, двести двадцать штука, первый сорт.

– Две, – сказал. приятельница, – больше не осилю.

– Обнищала у вас контора, что ли?

– А я их что, на углу продавать буду?

– Ладно, подъезжай давай, – сказала Элла. – Я дома, когда подъедешь?

– Я не могу сегодня, – сказала приятельница. – Завтра, может?

– Ну вот, завтра. До завтра, может, у меня и не останется ничего. Мужа пришли.

– Точно! – обрадовалась приятельница. – Вот контора у человека – пришел, отметился и хоть день гуляй потом.

– Пусть прямо сейчас и приезжает, – сказала Элла. – А то потом нянька с Петькой с улицы придут – будет она носом своим нюхать.

– Ага! – сказала приятельница.

Элла положила трубку и от удовольствия потерла руки. Мало, что две шапки устроила, а и с Эдиком сейчас увидится, жена же его к ней и пошлет. Приятельница была еще школьная, работала в СУ нормировщицей, вышла замуж три года назад, и Элла еще тогда, на свадьбе, положила глаз на Эдика – ну, парень! Усы – как смоль, плечи – косая сажень, рост – баскетбольный, смотрит – как жжет. Эдик работал по ремонту мебели, имел «Запорожца», ходил в дубленке и голландских костюмах.

– Але, красавица! – позвонил он через минуту, Элла даже не успела еще допереодеться: из красных кримпленовых брюк, желтой мохеровой кофты, хлопчатой цветной блузочки под ней – в легкий, до пола, воланами от бедер японский шелковый халат с розовыми павлинами. – Нам с тобой что, свиданьице сорганизовали?