Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

– Нет, как же, – прежним насмешливым тоном проговорил Владислав, – ты же амазонка, ты же меня убить обещала! Помнишь, обещала?

– Отдай! – не решаясь приблизиться к нему, повторила Маргарита. – Отдай!

Владислав пощелкал ручкой, набирая шифр, набрал, отодвинул щеколды замка и, потянув, открыл сейф.

– Во, гляди, – достал он изнутри тот, большой, который тогда у нее на глазах снаряжал патронами. На стволе у пистолета остался даже навинчен глушитель. – Попробуешь? Десять секунд на размышление. Пока я другой заряжаю. Сможешь – убей. Давай. Амазонка! А нет – так я тебя из другого. Из любимого пистолета Джеймса Бонда.

Маргарита видела: он куражится. Куражится – и получает от своего куража удовольствие, какого, наверно, не получал от удачных сделок по поставке фальшивого французского вина на родину-блядь.

– Отдай мне билет! Отдай! – как закольцованная магнитная пленка, тупо выбросила она Владиславу в лицо, обдирая себе криком горло.

– Сама возьмешь, – похлопал по карману халата Владислав, подходя к ней. – Когда убьешь. – Вложил Маргарите в руку металлическую тяжесть пистолета, но тотчас отнял, двинул сбоку какой-то рычажок и вновь всунул пистолет Маргарите в руку. – Во. Теперь абсолютно готов. Давай!

Повернулся и неторопливо, спокойно двинулся обратно к сейфу. Даже подчеркнуто неторопливо. Даже слишком спокойно.

Маргарита стояла с убийственным грузом в руке и с ужасом смотрела Владиславу в спину. А если он не шутит? Если он куражится, но всерьез, уверен, что она ничего не сможет, зарядит своего Джеймсбонда – и убьет ее? Ей вспомнилось, как он ее бил. Ей вспомнилось, как ее бросил Сергей. Ее Сереженька… Как ее продал Атлант. Как вышвырнул с работы Скоробеев. Как насиловал дед Семен. Как использовал отец…

Владислав подошел к сейфу, засунул внутрь руку, и она вынырнула наружу с любимцем легендарного агента. Засунул другую, и другая появилась с пластмассовой коробкой, доверху наполненной тускло-маслянистым латунным богатством. Маслята, вспомнила Маргарита читанное в газетах о патронах. Как точно.

Владислав повернулся и поставил коробку с патронами на ломберный столик.

– Стоишь? – спросил он. – Ну, стой, стой. Наверно, я ошибся, у тебя не десять секунд. Побольше. Пока я нужные патроны наберу, пока магазин набью… шесть патронов, по-честному, как у тебя, не больше.

Говоря это, он выщелкнул на ладонь изнутри рукоятки белый плоский пенал и, покопавшись пальцем в латунной куче, вытащил один «масленок», вставил в пенал. Вытащил второй, вставил.

Утробный, звериный рык сотряс Маргариту. Она вскинула руку с пистолетом, подперла ее снизу, чтобы не так прыгала, другой, и ободранное ее горло прохрипело:

– Стой! Прекрати! Брось пистолет! Брось!

Владислав остановился снаряжать магазин и посмотрел на Маргариту. По его гладко, как всегда, зеркально выбритому лицу пробежала ехидная куражливая усмешка.

– О! Голос амазонки. Это я понимаю. Молодец. Давай-давай!

И снова опустил глаза к коробке с патронами, снова покопался в них, вытащил подходящий, воткнул в обойму, стал искать новый.

– Прекрати! Брось! – рычала Маргарита. – Брось! Отдай билет!

– Вот сейчас у тебя секунд десять, – не обращая внимания на ее хрип, продолжая снаряжать обойму, спокойно произнес Владислав. – Даже меньше уже. – Он закончил с обоймой, повернул пистолет к себе дном рукоятки, наставил пенал магазина на отверстие и вбил его внутрь. – Вот, теперь уже почти ничего не осталось.

Маргарита не поняла, как случилось, что она нажала на спусковой крючок. Она не помнила, как нажала. Ни первый раз, ни второй, ни третий. То, что нажала три раза, она определила потом, по оставшимся патронам. В памяти сохранилось лишь то, что руки у нее ходили ходуном, тряслись, будто под электрическим током и внутри стоял жуткий, отчаянный, звериный вой: не попаду, успеет раньше, убьет!

И звука выстрелов она тоже не слышала.

Ехидная куражливая ухмылка на лице Владислава вдруг сменилась уродливой, жуткой гримасой, рот ему стало растворять, все шире, шире, он качнулся и упал перед ломберным столиком на колени.

– Е-мое, – просипел он. – Ты что, дура…

Больше он не смог сказать ничего. В горле у него заклокотало, изо рта, пузырясь, полезла красная пена, и, сползши с ломберного столика, он рухнул на пол.

Он рухнул, и что отдельно запомнилось Маргарите – с каким тяжелым костяным звуком ударилась о пол голова. Будто громадный бильярдный шар.

Сколько она простояла, не в состоянии сдвинуться с места, Маргарита не знала. Она все не верила в то, что произошло. Знала, что произошло, и не верила. И все держала в руках перед собой пистолет, сознавала, что можно избавить себя от него, и не могла заставить себя его опустить.