Юрий Убогий - Что было, что будет

Кузьмич шел, останавливаясь и там, и тут, и всюду у него был свой интерес, своя забота. То он на обрезанную весной, вновь сформированную крону груши полюбовался — хороша стала теперь, аккуратна; то осмотрел на яблоне небольшой мышиный погрыз, с удовлетворением отметив, что наползавшая сверху и снизу кора почти закрыла его; то сорнячок оборвал вокруг кустов крыжовника; то несколько сухих будыльев в малиннике вырвал. Малина выдалась отменная, и Кузьмич был этому рад. Любил он ее очень. Что вкус, что цвет, что запах! Особенно нравилась ему сухая, опрятная какая-то теплота зрелой ягоды, словно не соком была наполнена она, а живой кровью, как девичьи свежие губы. Подумав это, Кузьмич крякнул и усмехнулся иронически: ну и мысли на седьмом десятке лет!

Осмотрев помидоры, Кузьмич остался ими доволен. Крепкие, темно-зеленые, кустистые. Каждый как карликовое деревце. Он отщипнул помидорный лист, понюхал. Вот это дух — терпкий, наводящий на представление застолья какого-нибудь осеннего, когда на столе разносолы во множестве стоят. Задержался он и у длинного ряда смородиновых кустов, пересекающих участок поперек. Смородина тоже умела пахнуть, особенно когда вот, как сейчас, влажна от росы, но и солнцем уже чуть подогрета. Кусты были крепко в возрасте, ягоду в последние годы давали мелкую, и Кузьмич решил, что пора их менять постепенно. Со следующей, пожалуй, весны. За смородиной до самого конца огорода тянулась давно отцветшая картошка, однако парочку запоздалых цветков Кузьмич разглядел. Цветение ее всегда было ему мило, трогало его. И цветок-то скромный, неяркий, маленький, а за душу берет. Может быть, оттого, что картошка основа, кормилица. Говорят, семь лет мак не родил — и голоду не было. Что ж, про многое растущее, зреющее на его участке такое можно сказать, а вот про картошку, нет, не скажешь. Без нее — никуда. «Жизненная культура» — так определял ее иногда Кузьмич в разговорах.

Под картошкой у Кузьмича было довольно-таки много земли — соток десять. У оврага он ее отвоевал, потихоньку продвигаясь год за годом вниз по склону. Хороший привесок к основному участку получился, зависть кое у кого из соседей вызывал. Говорили даже, в полушутливом, правда, тоне, что не имеет он права вот так вот, самовольно, усадьбу свою увеличивать, но Кузьмич не обращал на это внимания. Ведь все равно бросовая была здесь земля, полынь на ней лишь росла, да молочай, да кусты татарника, и никто от нее не имел ни пользы, ни радости. Скотину и ту не пасли. А теперь, пожалуйста, до пятидесяти мер картошки иной год собрать удается: в дело пошла земля. Обрабатывать ее, кстати, не каждый и согласится, уж очень несподручно, склок слишком крут. Гнешься, корячишься с лопатой, пока семь потов не сойдет. Да и размывает склон постоянно, каждую весну водомоинки засыпать приходится, а то и летом после сильного дождя. С неделю назад как раз прошел ливень и в самом конце участка вырыло водой целую канаву с метр шириной и длиной метра в три. Что-то вроде рваного шрама получилось в буйной, зеленой картофельной плоти, смотреть больно. Вот этот шрам и намеревался Кузьмич засыпать, заровнять, а то ведь случись еще один такой дождь — целый овражек вода вымоет.

Поорудовав лопатой около часа, Кузьмич остался доволен. Если сегодня еще и Михаила сюда послать, глядишь, и уберут они эту прореху.

Хорошая, ладная, без особенного надрыва работа всегда приводила Кузьмича в добродушное и веселое расположение. Вот и теперь, направляясь домой завтракать, он насвистывал себе под нос что-то невразумительное, с удовольствием пошевеливая потными, чуть ноющими плечами. То, что домашние его спали, когда он работал, нисколько его не задевало. Ему казалось даже, что он перед ними в выигрыше, подышал, размялся, утро такое отменное поглядел. На сон по своему пожилому делу завидовать нечего. Помрешь — выспишься, все бока себе отлежишь. Вечность, считай, там у тебя будет в запасе. Да и выходной, отгул сегодня, можно при нужде выбрать и для отдыха момент.

Шагая вдоль забора, Кузьмич увидел Ивана Аульченко, Хоря по уличному прозвищу. Тот вел себя странно — двигался осторожно, воровато и в сторону собственного дома то и дело поглядывал. У куста смородины он присел, пошарил там, и в руках у него что-то остро, стеклянно блеснуло. Кузьмич понял, что он похмелиться тайком от жены вышел, бутылку припрятанную достал. Заметив соседа, Хорь поманил его в заросли вишенника, и Кузьмич с неохотой (какие там у них могут быть общие дела?) направился к нему.