Филип Жисе - Океан. Белые крылья надежды

В стороне послышались голоса, и Леопольдо начал каяться, думая, не наговаривает ли он напраслину на сомалийца. Но нет, голоса принадлежали двум престарелым женщинам, решившим прогуляться по пляжу в поисках раковин моллюсков, выброшенных на берег приливной волной. Лишь мельком взглянув на Леопольдо, они, щебеча, словно воробьи на лужайке, направились вдоль пляжа с небольшими плетеными корзинками.

Леопольдо издал тихий вопль отчаяния, чертыхнулся, метнул глазами молнии в невидимого Надима и побрел прочь с пляжа. Голод терзал его нутро, а жажда – горло. Далекий Йемен превратился в мираж, готовый рассыпаться в прах под новым порывом ветра отчаяния.

После обеда Леопольдо вновь вернулся на пляж, подумывая над тем, а не украсть ли бот. Как-никак он ему нужен больше, чем его хозяину. Так это на самом деле или нет, Леопольдо не знал, но так было легче справиться с укорами совести. Но красть бот Леопольдо не стал. Если даже он его и украдет, то использовать не сможет, так как не умеет им управлять.

В конце концов, Леопольдо устроился в тени ближайшего дома в надежде, что истинный хозяин судна все же объявится. Злость на Надима канула в Лету, стоило ему наполнить желудок. Борясь с ожившим ни с того ни с сего чувством гордости, Леопольдо блуждал по селению в надежде раздобыть что-нибудь съестное. Думал попросить, но гордость была против. Убеждала, что это слишком унизительно. Где это видано, чтобы белый просил подачки у черного. Не иначе как мир сошел с ума. Или человек, который собирался так поступить. Но Леопольдо не сошел с ума, разве что немного от голода и жажды, поэтому плюнул в лицо гордости, посчитав, что она его точно от голодной смерти не спасет, как и те четыре тысячи долларов в кармане в отсутствии возможности их потратить, заметил согбенную старушку у дверей одного из домов с облупленными стенами и потянулся к ней, как цветок к солнцу, в надежде на его тепло и ласку. Старушка оказалась смышленой, сразу поняла, что хочет от нее этот странный бледнолицый, то и дело поднося руку ко рту, пригласила в дом, дала ломоть заплесневелой лепешки и миску теплой рыбной похлебки, которую разогрела на углях, тлеющих в печке в дальнем углу комнаты. Пока ел, Леопольдо рассматривал убранство старушечьей халупки – котомки с вещами, сваленные в кучу, пластмассовые бутыли и плетеные корзинки, циновки и высушенные рыбьи головы. Из живности в доме были только большие рыжие тараканы и длинноногие пауки, свисавшие с потолка на паутине, точно новогодние шары с ветвей ели. Уже поев, благодарный Леопольдо решил отблагодарить старушку и дал ей сто долларов (мельче просто купюр не было). Но старушка видать ничего не знала о силе американской купюры в мире, в отличие от ее предприимчивого соотечественника, повертела в руках бумажку и бросила на угли, тем самым высказав свое отношение как к Америке в целом, так и к ее валюте в частности. Банкнота вспыхнула так быстро, что Леопольдо не успел даже огорчиться и пожалеть о содеянном. Наоборот, вид горящей купюры привел его в непонятный восторг, и он долго смеялся, глядя на тот микрокостер, что пылал перед его глазами. И, тем не менее, Леопольдо решил больше не давать старушке денег, явно испытывающей недостаток в дровах и, возможно, но только возможно – недостаток и в уме. Уходить от доброй старушки, не отблагодарив ее, Леопольдо не хотел, поэтому оставил ей в подарок собственные кроссовки, подошва которых не выддержала тягот африканской жизни и лопнула сразу в нескольких местах. Но старушку это нисколько не огорчило. Она что-то щебетала себе под нос, рассматривая кроссовки и примеряя их к собственной ноге. В конечном счете, сняла сандалии и отдала их Леопольдо, сама же натянула на босые ноги кроссовки. И ничего, что они оказались большие и так и норовили слететь с ее высушенных от старости ног. Старушка этого не замечала. Она была счастлива. Все щебетала и щебетала. Должно быть, приглашала Леопольдо заходить к ней почаще с такими удивительными подарками. Но Леопольдо ничего не обещал, распрощался со старушкой и покинул ее дом.

И сейчас он сидел на песке, подпирая спиной стену дома, и ощущал приятную тяжесть в желудке, обещавщую в недалеком будущем смениться неприятной легкостью. Но об этом Леопольдо в эти минуты не думал, наслаждался тем, что несло ему настоящее. Возможно, именно поэтому, не тратя понапрасну время на иллюзорные желания будущего, смог услышать голоса прежде, чем увидел их носителей. Это были два темнокожих сомалийца в темных штанах и светлых однотонных рубахах, с сандалиями на босых ногах и непокрытыми головами. Один из сомалийцев был постарше, другой – младше, тянул лет на двадцать шесть.