Юрий Поляков - Треугольная жизнь

— Ты раньше говорил — Гамлет Дездемонович! — удивился Башмаков.

— Да, действительно армянин, — кивнул доктор. — Маляр. Со стремянки упал. Но Трудовича еще ни разу не было. Интересно прямо-таки! Так вот, Олег Трудович, — он почти не глядя вставил иглу в надломленную горловинку, и прозрачный цилиндрик шприца стал наполняться, — это вам первый звоночек! Организм говорит: Олег Трудович, что-то вы ко мне плохо относитесь! Если так будет продолжаться и дальше, — врач встряхнул шприц, поднял иглой вверх, и брызнула тонкая струйка, — то я, организм, за себя, Олег Трудович, не ручаюсь! Понимаете? А лечить, как известно, нужно не саму болезнь, но ее причины. — Он с помощью Анатолича заголил Башмакову зад, смочил ватку в спирту и начал растирать покрывшуюся мурашками ягодицу. — А бельишко у вас, Олег Трудович, тонковато. Знаете, как в народе говорят? Пришел марток — надевай трое порток. Простатитик-то не беспокоит?

— Не беспокоит…

— Меня беспокоит, — сознался Анатолич.

— Оставлю телефончик. Есть очень хороший уролог. Золотой палец!

Врач мгновенно кольнул, и жидкость из цилиндрика исчезла в потемках башмаковской плоти.

— А в больницу его не надо? — спросил Анатолич.

— Зачем? — пожал плечами врач. — Что сейчас в больнице хорошего? Ну, будет Олег Трудович лежать там на сквозняке в коридоре. Пусть лучше дома полежит. Ухаживать есть кому?

— Жена.

— Тем более! Кстати, Олег Трудович, вы где живете?

— Рядом.

— Ну, если рядом — подвезем. А то ведь даже на бензин не хватает. Вроде сами нефть добываем, а на «скорую помощь» бензина не хватает. Страна дураков…

Околоподъездным старушкам хватило потом разговоров на месяц. Еще бы! К дому подкатила машина с красным крестом, и оттуда доктор с косичкой и Анатолич извлекли бледного и беспомощного Башмакова.

— Такой еще молодой! — В старушечьих глазах светилось торжество сострадания.

Честно говоря, если не считать легкого головокружения, Олег Трудович чувствовал себя уже вполне прилично. Но в случившуюся с ним неприятность оказалось вовлечено столько взрослых серьезных людей, что вдруг взять и объявить о своем внезапном и полном выздоровлении было неловко.

— Доведете? — спросил врач у Анатолича.

— Тут немного осталось.

— Ну, тогда ладно… — И доктор намекающе замялся и начал повторять то, что уже говорил в машине: — Итак, постельный режим, никаких волнений, успокаивающие препараты… И обязательно исключить причины! А причины, Олег Трудович, в излишествах. В из-ли-шест-вах! Животик-то у вас — ого! Надо убирать…

— Дай ему! — шепнул Башмаков Анатоличу.

— Понял… — Напарник вынул из нагрудного кармана довольно серьезную бумажку и под видом рукопожатия вложил в ладонь доктору.

Но тот, совершенно не стесняясь, развернул, расправил купюру и даже помахал ею, показывая шоферу, который, надо заметить, с явным неудовольствием вез их к дому.

— Прощайте, Олег Трудович, берегите себя!

— Прощайте.

Анатолич, словно раненого бойца, повлек друга в предусмотрительно распахнутую старушками дверь.

— Смотри, как рыбки заметались, — заметил он, укладывая Башмакова на диван. — Чувствует, мелочь холоднокровная, что хозяину плохо! Рыбки умнее собак — я всегда говорил!

Олег Трудович лежал на диване и наблюдал в овальном, наклоненном зеркале свое страдающее лицо. Через полчаса примчалась вызванная Анатоличем прямо с урока Катя.

— Ну, ты что, Тапочкин? — Она погладила мужа по руке.

— Все будет хорошо! — Он улыбнулся, словно умирающий философ.

— Да? А почему у тебя такая рука холодная?

— Не знаю…

— Хочешь чего-нибудь вкусненького?

— Ага.

— Чего?

— Соленых сушек.

— Я их сто лет уже не видела!

— Я тоже…

Катя отварила курицу, кормила Башмакова с ложечки бульоном и смотрела на него глазами, полными сострадания и преданности. Это напомнило ему детские болезни, когда строгая обычно Людмила Константиновна смягчалась и проверяла у сына температуру, слегка касаясь губами его лба, почти целуя. А Труд Валентинович, придя с работы и получив взбучку за нарушение пивной конвенции, садился на краешек постели и придавливал больному лоб шершавой, пахнущей типографской краской ладонью.

— Тридцать восемь и шесть, — похмурившись в раздумье, заявлял он.

— Сорок, — усмехалась Людмила Константиновна, имея в виду крепость употребленного мужем напитка.

— Пиво в сорок градусов не бывает.

— А бычка на этом пиве случайно не было? — продолжала иронизировать Людмила Константиновна, в принципе отвергая смехотворную пивную версию вопиющей супружеской нетрезвости.