Юрий Поляков - Треугольная жизнь

— Слушай, а ты долго привыкал? — спросил Башмаков.

— К чему?

— К Америке.

— А что?

— Да я вот думаю, если разработка понравится и меня пригласят… Все-таки три года! Мне кажется, я умру от ностальгии!

— Ты умрешь от совковой доверчивости. Где ты нашел этого Чубакку?

— Он сам меня нашел. Приехал прямо на стоянку. Вообще-то в «Альдебаране» его недолюбливали. А вот ведь — хороший оказался мужик.

— Замечательный! Он еще за тебя премию получит. Такие мозги для Америки добыл!

— Да ладно издеваться!

— Серьезно! Я ведь тоже в «Золотом шансе» работаю. Только в другом отделе.

— Да ты что!

— Да, друг мой, жизнь — это череда глумливых совпадений! Я ведь тоже хотел тебе кое-что предложить. Но раз Чубакка меня опередил — это судьба!

— Я могу…

— Нет. В Америке так не принято — мешать чужому бизнесу. Вызовут в райком и отберут партбилет. Давай лучше о бабах!

— Давай! А что там у вас с Валентиной на самом деле было?

— Ничего. Она изменила пол. У нее теперь усы, и она работает вышибалой в пивной «У дуба».

— Слушай, а как та негритянка, которая на фотографии, ничего? — спросил распалившийся от выпитого Башмаков.

— На какой фотографии?

— Из солнечной Калифорнии! Забыл, что ли?

— А-а, Бекки? Чрезвычайно разносторонняя девушка. Но мы давно расстались. Она оказалась расисткой — не любит евреев…

— А потом?

— Мой бедный моногамный друг, я чувствую, присутствие в мире внебрачных гениталий отравляет тебе жизнь. Держись — помощь придет…

Помощь пришла через три дня. Слабинзон позвонил и сообщил, что хотел бы пригласить Башмакова в ресторан «Гаргантюа» на мальчишник. Катя, конечно, надулась и буркнула, что такого отношения к себе не заслужила. Олег Трудович как раз стоял перед зеркалом, размышляя, какой повязать галстук. И вдруг повязал изменный. Катя замолкла на полуслове и ушла на кухню.

Раньше в этом «сталинском» доме на Садовом кольце располагалась диетическая столовая, и Башмаков даже пару раз там обедал. Дом за эти годы облез, обветшал, цементные балясины на балкончиках искрошились так, что обнажилась арматура. Тем фантастичнее выглядел ресторанный фасад, выложенный цветным пластиком и переливающийся огнями. Над тяжелой дубовой с огромными медными заклепками дверью попеременно вспыхивало название ресторана — то по-русски, то по-французски.

Башмаков уже и запамятовал, когда в последний раз был в ресторане. Он пришел раньше времени, но вовнутрь зайти не решился — его смущали два негра в белых цилиндрах, неподвижно стоявшие у двери на зеленом ковре, расстеленном прямо на тротуаре. К ресторану то и дело подкатывали иномарки, из которых вылезали хорошо одетые пары и целые компании. Башмаков раздраженно подивился тому, сколько в Москве народу, желающего, а главное, имеющего возможность провести вечер в дорогом кабаке. Олег Трудович нащупывал в кармане сложенные вдвое купюрки. Когда он уже выходил из дому, Катя появилась из кухни и сурово молвила:

— Деньги хоть возьми с собой!

— У меня есть.

— Возьми еще в хлебнице! Рестораны теперь дорогие — может не хватить.

Наконец из такси вышел Слабинзон, одетый в смокинг с бабочкой. А следом, опираясь на галантную Борькину руку, выскользнула длинноногая девица в строгом темном брючном костюме и белоснежной блузке.

— Привет тебе, Абул-Сагэ! — поприветствовал друга Слабинзон и представил даму: — Линда, девушка моей мечты!

Линда оказалась на голову выше Борьки. У нее была короткая, почти мальчишечья стрижка, высокая, чуть изогнутая шея и тонкое, обложечной красоты, лицо.

— Олег, — сказал, смущаясь, Башмаков.

И увидел себя глазами этой девушки: новый, точнее, малоношеный синий пиджак с уже немодными петлистыми лацканами, пузырчатые, несмотря на тщательную утюжку, брюки и демисезонные ботинки на толстой подошве.

— У вас красивый галстук! — белозубо улыбнулась девушка и подала Башмакову тонкие пальцы с длинными черно-перламутровыми ногтями.

— Пройдемте! — приказал Слабинзон.

Когда они входили, негры совершенно синхронно, как механические болванчики, распахнули перед ними дверь и сняли цилиндры. Один негр оказался совершенно лысым.

Ресторан был оформлен в виде харчевни времен Рабле. На стенах висели мечи, шлемы, панцири и мушкеты вперемежку со старинными гравюрами — иллюстрациями к «Гаргантюа и Пантагрюэлю». В огромном, сложенном из валунов камине горел огонь, и на железной пике жарился целый кабан. Еду между столиками на тяжелых медных подносах таскали официанты, одетые в приталенные бургундские жакеты, старофранцузские штаны-шосси, напоминающие балетное трико, и пулены — матерчатые тапочки с длинными остроносыми мысками.