Владимир Данилушкин - Дача ложных показаний

Извините, — перебивают, — вы правильно сделали, что нам позвонили. Спасибо за звонок. Извините, вы не наш клиент.

Почему? Я ваш, можно, я вас поцелую — аве Мария, полчаса эйфории. Это не к нам, я вам телефон дам, только он платный.

Все, я понял. Настала пора открыть горячую линию «Секс по телефону для глухонемых импотентов с большим пейджером». И создать клинику, где можно сменить пол снежной бабе.

В этом году газеты писали: магаданская учительница родила тройню. Разумеется, зачатие не обошлось без вмешательства медиков. Поэтому и не хотело городское руководство давать счастливой, но перешедшей черту бедности многодетной семье трехкомнатную квартиру, чтобы не создавать прецедента.

Вместе с тем в речке Магаданке продолжают вылавливать трупики новорожденных, а энергичные американцы выстроились в очередь усыновлять наших крошек-инвалидов, превращая их в полноценных граждан США. Американцы предпочитают наших дебильчиков усыновлять: их можно воспитать, поднять. А наши нормальные, да гениальные — они же блеснут, поколобродят, и в водку, в депрессию, в запой. Изобретут порох, да на нем и подорвутся.

Кто бы меня самого усыновил, блин! Ну, пусть я уже не в том возрасте, но без родителей остался. Похоронил… Молчу, молчу, это так, нечаянно вырвалось! Хорошо, что Стас не слышал.

— А ты знаешь, у нас в Магадане уже сеть интимные доноры, — подзуживаю друга. Он кряхтит, как старый ворон, и набрасывается на новую тему, как тигр, должно быть, не раз касался этой проблемы в своих грезах:

— Вопрос о таком донорстве не должен решаться единолично. Врачи, администрация, депутаты должны производить отбор. Конкурс объявить. Я вот, к примеру, могу один осчастливить весь город и Уптар с Соколом, — распалялся гигант. — И дети у меня получились отличные. Мы бы могли производить качественный посевной материал!

Москва слезам не верит, а крови нашей пока что верит. Уже на поток поставлено: доноров для Москвы из глубинки берут, там кровь чище. А где кровь, там и любовь. Дети…

Интимное донорство будет иметь успех, только если уйдет своими, извините, корнями в провинцию.

Разогнавшись, Стас не может остановиться, кроет всех и вся, как буря мглою кроет небо.

— Здесь каждый суслик — агроном, мать их Бог любил. Мол, надо ботву прикатывать катком, чтобы не тянула соки, а картофельные клубни сами будут наливаться, без ботвы и фотосинтеза. Бревно катали по картофельному полю, приминали, мракобесы. Или вот утверждение: картошка наливается 90 дней. А если 91? Чепуха, растет она, пока ботва зеленая. Доверь таким продолжение рода человеческого! А? Иной раз в чистое небо гляжу, ловлю на мысли: голубое! Тоже, стало быть!

Клубнику нельзя трогать, пока не созреет. Фигня. Ее нужно тяпать, тяпать, чтобы уничтожать корни сорняков. Что ни баба, то хочет со мной тягаться. Будь я, говорит, мужиком, всех бы баб перетрахала. А я мужик и по основной профессии агроном, и ничего этим дурам не могу агрономического доказать. Она мне впаривает, уверовав, что она круче, чем я. От бабы холодок должен по животу струиться. А от нее — козлом отдает. Вот демократы, все на уши поставили, в том числе половой вопрос. Это потому, что сами голубые.

Попутно Стас вспоминает, как жена кормила его крабом с руки, проявляя супружескую нежность. Мол, ты ничего не чувствуешь? А сейчас? Ну, сознайся, пробирает? Давай еще? Оказывается, получила задание от подружек, они сплошь разведенки, выведать, как действует эта морская живность на мужчин. Он краба съел и честно говорит: сало лучше. И заводит сильнее.

Напившись пива № 4, «с мужским характером», мы вспоминаем, как куролесили, правда, если строго говорить, не мы, а наши приятели, некоторые уже отчирикались, осчастливили белый свет нехитрой песенкой. Сам я не ходил босиком по горящим углям и по льду, но знал того, кто это делал регулярно. И мне хорошо, что я был рядом, когда он так гусарствовал. Стало быть, имею моральное право рассказывать от первого лица. Как-то выговаривается легче.

Я не глотал ежа и не ходил по лезвию ножа, не ел вилки из любви к серебру. Но окружающие делали это и охотно делились со мной избыточной энергией преодоления. Не плясал я лезгинку, чтобы поразить Чавчавадзе Зинку. Над стихами не корпел, как Пчелкин, но я знал этого симпатичного поэта, о чем-то спорил с ним, полоскал кишки, пока он кропал свои стишки, так что нахожусь в его строках в гомеопатических дозах, каплей дегтя в бочке меда. И этого хватает, чтобы не лезть в бутылку, которую только что опростал. Жилы наполняет отвага, мне кажется, это я, пьяный, прыгал с пятого этажа, без единой царапины.