Владимир Данилушкин - Дача ложных показаний

Вообще-то молодежь здесь такая же, как и в Магадане: утверждения «Цой жив», «Тальков жив» начертаны на столбах, заборах и мусоропроводах. Надпись на бетонном заборе возле магаданского театра «Смерть уродам» оказалась нетронутой в течение ряда лет. В Магадане нет уродов. Или все уроды? Или я один? Возможно, это образное наименование кандидатов на выборные должности, скрытая их реклама. Поскольку с ней хорошо стыкуется объявление: «Произведу косметический ремонт физиономии физического лица».

Не мог он Квазимодо от камикадзе, как мы ни бились, отличить.

Реклама — раковая опухоль сознания.

Или вот: «Требуется косметолог без вредных привычек». И, социально близкое: «Скидки на услуги косметолога».

Реклама образно называет губную помаду жидкими бриллиантами. Производит их фирма, в названии которой слышится мебель. Вот, кстати, как можно переосмыслить классическое произведение: графиня спрятала жидкие бриллианты в жидком стуле Гамбса.

Отыскиваю надпись на глухонемой стене следственного изолятора: «Школа впередсмотрящих «В корень» набирает слушателей на факультет глухих и слепых, очное и заочное, (око за око), зубное (зуб за зуб) отделения».

Там же самодельные стишки про кандидатов. Они написаны простым карандашом на бетоне, а сохранились, как клинопись древнего Вавилона:

Соответствующие портреты нарисованы, как в учебнике анатомии и физиологии человека для молодых вурдалаков.

Вдруг у меня в голове что-то хрустнуло. Я ведь мыслю, как Стас: «От безвкусной еды, с рождения не ведая вкуса титьки, выросли детки-одноклетки. Вместо музыки у них блям, вместо картин мазня».

Кажется, я поймал его стиль. Ну-ка, еще: «Вышивание гладью и тишью по серому шелку серой мышью. Мышка была в шубке под-котик». Нет, вычурно, чурка.

Иногда я достаю Стаса какими-нибудь глупостями, выдаваемыми «а парадоксы мысли. Типа «Молчание — золото, а слово серебро, 30 серебряных монет — плата за предательство. А у каждой монеты есть оборотная сторона». Или «Не держи камень за пазухой, когда ты как у Христа за пазухой». Или «Паскаль — обрусевший москаль».

Он говорит, что уже достаточно стар, чтобы играть в такие бирюльки, а мне еще можно резвиться. Конечно, он прав, но мне очень хочется. Это означает, что я веселюсь.

Благородная балтийская плесень, как на дорогом сыре, лето — выпитая осень. Небеса шлют привет от Магадана. Стоп, еще раз. Сыр со слезой, а Москва слезам не верит, подавай с плесенью…

Что отравляет отпуск, так это подарки для домашних, будь они неладны! Гостинцы. Жена, сын ждут, чем удивишь и обрадуешь. Через любовь к близким я должен выйти на поступки, к тому же, сочинить из покупки поэму. Любовь — не вздохи в малосемейке.

Да, всего не привезешь, я должен выразить в тратах свою индивидуальность, так впечатлить родню набором презентов, словно составить японский букет-икебану. Благо, есть выбор, нет такой привычной в Магадане китайщины, качество не ниже турецкого, а часто поднимается до немецкого. Попутная экспромтная шутка: «Что толку, что изготовлено в Англии, если сделано пальцем?»

И городке есть базар, куда заглядываю ежедневно, рассматриваю одни и те же вещи, выставленные на продажу, словно пытаюсь просверлить их взглядом, в порядке производства экспертизы. Весьма утомительное занятие, а я же отдыхать должен. Важный компонент всех прозрений — жир, с которого нужно беситься, чтобы глянуть на жизнь с неожиданной стороны. Но некоторые бесятся с углеводов.

Однажды там работали белорусы, приехавшие на выходные. Ласковые люди, они даже деньги зайками зовут. Симпатичная женщина с мужем, он у нее — как добрый фей Ерофей, сказала мне, что в соседней палатке гуманитаркой торгуют, на вес, сотня рублей за килограмм. Куртка как раз столько весит. Кто вас знает, может, вы кирпич в карман запихали. Смеется. Улыбка без подвоха.

А нет ли у вас в продаже халатов для стриптиза?

Аромат помидорных листьев из палисадников напоминает запах подвала. И кошачий запах.

Здесь чайки на крышах истошно стонут, вторя церковному звону.

Как в Магадане, кошки пятнисты, подобны ОМОНу.

Отмотавши срок за сроком, доверяю жизнь сорокам. Песни свои поют воробьи, братья мои.