Дженни Даунхэм - Пока я жива [litres]

— Там почти ничего не осталось.

Пункт девять — чтобы Адам переехал к нам. Это куда больше, чем секс. Это страх смерти, когда вы с ней один на один. Но теперь мне не страшно ложиться в кровать: ведь меня там ждет Адам.

Папа чмокает меня в макушку:

— Ладно, иди.

И заходит в ванную.

А я возвращаюсь к Адаму.

Весна — настоящее чудо.

Синева. Высоко в небе пушистые облака. Наконец-то тепло.

— Утром свет был другой, — делюсь я с Зои. — Он меня разбудил.

Зои ерзает в шезлонге:

— Везет тебе. А меня разбудила судорога в ноге.

Мы сидим под яблоней. Зои захватила с дивана плед и закуталась в него, а мне не холодно. Стоит один из приятных мартовских деньков, когда кажется, будто земля клонится вперед. Лужайка усеяна маргаритками. У забора вытянулись пучки тюльпанов. Сад даже пахнет иначе — таинственно и влажно.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Зои. — У тебя странный вид.

— Я концентрируюсь.

— На чем?

— На знаках.

Зои тихонько вздыхает, берет у меня с колен туристический проспект и перелистывает страницы.

— Пытка, конечно, но посмотрю пока вот это. Скажи, когда закончишь.

Я никогда не закончу.

Эта прореха в облаках, сквозь которую падает свет.

Эта птица медного цвета, по прямой пересекающая небо.

Повсюду знаки. Они меня оберегают.

Кэл теперь тоже верит в знаки, хотя и более утилитарно. Он называет их «заклинания, прогоняющие смерть».

Над всеми дверями и с четырех сторон от моей кровати он развесил чеснок. На переднюю и заднюю калитки прикрепил таблички «НЕ ВХОДИТЬ».

Вчера вечером, когда мы смотрели телевизор, он связал нам ноги скакалкой. Казалось, будто мы собираемся участвовать в парном забеге.

— Пока ты привязана ко мне, тебя никто не заберет, — заявил Кэл.

— А если тебя заберут вместе со мной?

Он пожал плечами, словно его это не волнует.

— На Сицилии тебя тоже не заберут — просто не будут знать, где ты.

Завтра мы улетаем. Целая неделя на солнце.

Я дразню Зои проспектом, провожу пальцем по пляжу с черным вулканическим песком, по морю, окруженному горами, по кафе и площадям. На некоторых фотографиях на заднем плане маячит вулкан Этна, огнедышащий и величественный.

— Вулкан действующий, — сообщаю я. — По ночам он искрится, а когда льет дождь, все покрывается пеплом.

— Но ведь дождя не будет, верно? Там небось градусов тридцать. — Зои захлопывает брошюру. — Поверить не могу, что твоя мама отдала билет Адаму.

— Папе тоже не верится.

Зои на мгновение задумывается.

— Их примирение тоже было в списке?

— Седьмым пунктом.

— Ужас. — Зои бросает проспект на траву. — Мне так тоскливо.

— Это из-за гормонов.

— Ты не поверишь, до чего тошно.

— Ну да. Это гормоны.

Зои с надеждой смотрит в небо, потом стремительно поворачивается ко мне и улыбается:

— Я тебе говорила, что переезжаю через три недели?

Разговоры о квартире ее всегда ободряют. Местный совет решил выдать ей субсидию. Зои сообщает, что обменяет чеки на краску и обои. Она оживляется, описывая стенную роспись, которую хочет сделать в спальне, и плитку с тропическими рыбками в ванной.

Она еще что-то говорит, но ее бока почему-то начинают ходить ходуном. Я пытаюсь сосредоточиться на ее планах по поводу кухни, но Зои дрожит, как в мареве.

— С тобой все нормально? — спрашивает она. — У тебя снова этот странный вид.

Я выпрямляюсь и массирую голову. Концентрируюсь на боли в глазах и пытаюсь ее прогнать.

— Позвать твоего папу?

— Нет.

— Принести воды?

— Нет. Сиди здесь. Я сейчас вернусь.

— Ты куда?

Я не вижу Адама, но я его слышу. Он вскапывает клумбы, чтобы его мама в наше отсутствие могла сажать цветы. Я слышу, как его ботинок со стуком упирается в лопату, как скрежещет влажная земля.

Я пролезаю в дыру в заборе. Слышен шепот растений — распускаются почки, прорастают нежные зеленые листья.

Адам снял свитер и остался в майке и джинсах. Вчера он подстригся; наклон его шеи, плавно переходящей в плечо, невыразимо прекрасен. Заметив, что я за ним наблюдаю, Адам ухмыляется, кладет лопату и подходит ко мне:

— Привет!

Я тянусь к нему в надежде, что мне станет лучше. Он теплый. Кожа соленая и пахнет солнцем.

— Я тебя люблю.

Молчание. Изумление. Неужели я это хотела сказать?

Он улыбается своей асимметричной улыбкой:

— И я тебя люблю, Тесс.

Я зажимаю ему рот ладонью:

— Если это неправда, не говори.

— Это правда.