Дженни Даунхэм - Пока я жива [litres]

Мама неловко ерзает на стуле.

— Тесса, ты никого не собираешься убить? — Она старается, чтобы ее вопрос прозвучал непринужденно, но, кажется, она и в самом деле беспокоится.

— Конечно нет!

— Хорошо. — На ее лице написано неподдельное облегчение. — И что там дальше в твоем списке?

Я удивляюсь:

— Ты правда хочешь знать?

— Правда.

— Ладно. Следующей идет слава.

Мама испуганно качает головой, но подбежавшего за следующим фейерверком Кэла мои слова развеселили.

— Попробуй засунуть в рот как можно больше соломинок для питья, — советует он. — Мировой рекорд — двести пятьдесят восемь.

— Я подумаю об этом, — обещаю я ему.

— Или сделай татуировки по всему телу. Будешь пятнистая, как леопард. А еще мы можем прокатить тебя по шоссе на кровати.

Мама внимательно смотрит на Кэла.

— Каскад из двадцати одного заряда, — говорит она.

Мы считаем выстрелы. Петарды взрываются с мягким шипением, разлетаются гроздьями звезд и медленно опадают. Интересно, станет ли к утру трава зеленовато-желтой, багряной и цвета морской волны?

Утоляя Кэлову жажду деятельности, за петардой следует комета. Папа поджигает фитиль, и комета со свистом проносится над крышей, оставляя за собой сверкающий хвост.

Мама купила дымовые шашки. Они стоят по три пятьдесят за штуку, и это производит на Кэла сильное впечатление. Он выкрикивает цену папе.

— Бессмысленная трата денег, — кричит в ответ папа.

Мама пихает его двумя пальцами в бок, и папа смеется с такой нежностью, что она вздрагивает.

— Мне продали две по цене одной, — поясняет она мне. — Потому что ты болеешь и у нас ночь фейерверков в декабре.

Шашки заволакивают сад зеленым дымом. Не видно ни зги. Кажется, будто вот-вот должны появиться гоблины. Из глубины сада прибегают папа с Кэлом. Они смеются и взахлеб рассказывают.

— Ну и дымовуха! — кричит папа. — Как в Бейруте!

Мама улыбается и протягивает ему «Огненное колесо»:

— Зажгите его. Это мой любимый фейерверк.

Папа берет молоток, мама поднимается и, пока папа забивает гвоздь, держит столб забора. Родители смеются.

— Не попади мне по пальцам, — говорит мама, толкнув папу локтем.

— Еще раз толкнешь — попаду!

Кэл садится на мамин стул и открывает пачку бенгальских огней.

— Спорим, я прославлюсь раньше тебя, — заявляет он.

— А вот и нет.

— Я стану самым молодым членом «Магического круга».

— Кажется, они сами выбирают, кого принимать.

— Они меня непременно примут! У меня талант. А ты что можешь? Даже петь не умеешь.

— Эй, — окликает нас папа, — о чем это вы?

Мама вздыхает:

— Наши дети мечтают прославиться.

— Неужели?

— Слава — следующий пункт в списке Тессы.

У папы на лице написано, что он этого не ожидал. Опустив руку с молотком, он поворачивается ко мне:

— Слава?

— Ага.

— Но как?

— Я еще не решила.

— Я думал, со списком покончено.

— Нет.

— После машины и того, что произошло…

— Нет, папа, еще не все.

Раньше я считала, что папа может все. Что он всегда меня спасет. Но это не в его силах, ведь он обычный человек. Мама обнимает его, и папа прижимается к ней.

Я смотрю на них во все глаза. Моя мать. Мой отец. Его лицо в тени; свет окрашивает кончики ее волос. Я замираю. Как и сидящий рядом со мной Кэл.

— Ого! — шепчет он.

Я и не думала, что будет так больно.

На кухне я ополаскиваю рот над раковиной и сплевываю. Слюна кажется склизкой и так медленно стекает в слив, что я смываю ее водой из-под крана. Раковина холодит кожу.

Я выключаю свет и наблюдаю в окно за своей семьей. Они вместе стоят на лужайке и перебирают оставшиеся фейерверки. Папа по очереди поднимает каждую петарду и освещает фонариком. Наконец они выбирают фейерверк, закрывают коробку и уходят в сад.

Допустим, я умру. И ничего больше не будет. Остальные будут жить, как жили, в своем собственном мире — обниматься, гулять. А я останусь в этой пустоте и буду беззвучно стучаться в разделяющее нас стекло.

Я выхожу на крыльцо, закрываю за собой дверь и сажусь на ступеньки. Шуршат кусты, словно какое-то ночное животное пытается спрятаться от меня, но я не пугаюсь, не двигаюсь с места. Когда глаза привыкают к темноте, я различаю забор и растущие вдоль него кусты. Ясно вижу улицу за калиткой; свет от фонарей испещряет троутар, косо падает на чьи-то машины, отражается в слепых окнах соседних домов.

Я чувствую запах лука. Шашлыка. Если бы жизнь сложилась иначе, я бы сейчас тусовалась где-нибудь с Зои. Мы бы ели чипсы. Торчали на углу какой-нибудь улицы, облизывая соленые пальцы, и ждали, что вот-вот начнется веселье. Но я здесь. Уныло и безжизненно сижу на крыльце.