Томас Кенэлли - Дочери Марса

— Нет, — ответила та. — Она здесь, все в порядке.

— Разве я не счастливчик? — воскликнул он с каким-то мальчишеским задором, который часто охватывал молодых солдат, получивших не угрожающие жизни ранения.

— Ранение, обеспечивающее возвращение на родину, — сказал он, — и левая рука. А все, что мне нужно, чтобы рисовать, — правая. Лучшее и вообразить трудно.

Его глаза были воспалены от гангрены.

— Я имею в виду, — сказал он, — что можно открывать тюбики с красками зубами.

Салли нагнулась и поцеловала его в губы. Сестра ни словом не возразила.

Она сказала:

— Хирург собирается проводить ампутацию ниже локтя, но это зависит от нервов и сухожилий и возможности получить хороший лоскут. И инфекции. В любом случае останется культя, которой можно будет помахать, точно?

— Точно, — пробормотал Чарли.

Она подождала, пока его увезут, ей принесли щедро сдобренное сахаром какао, которое в Дёз-Эглиз и других местах она сама давала раненым. Через полтора часа Чарли привезли — еще спящего под наркозом, пришел хирург, осмотрел его и виновато сообщил Салли, что пришлось отнять руку выше локтя, чтобы не рисковать дальнейшим развитием гангрены.

— При таком состоянии плечевой артерии и сухожилия с учетом сепсиса гарантия — ампутация выше локтя, — пояснил хирург.

Она посидела с ним вечером, ему регулярно давали морфин, как давала бы она сама, перевязывали и орошали рану, она хотела бы делать это сама, но ей не разрешили. Она чувствовала переполняющую ее благодарность. Тут делали все не менее оперативно и профессионально, чем могла бы сделать она. Случай был абсолютно стандартным, за исключением того, что это был Чарли. Медсестры нашли для нее кровать в своих бараках и наконец уговорили ее пойти поспать.

Салли уехала из Этапля на следующий день, все уверяли ее, что Чарли пошел на поправку и уже обнаруживает верные признаки выздоровления. Температура снизилась. Хвастались, что успели вовремя остановить гангрену. И с ней непременно свяжутся, если в его состоянии произойдут какое-то изменения.

На обратном пути в машине «Скорой помощи» она почувствовала, что ее лихорадка возвращается, и не исподволь, а стремительно. Суставы мучительно болели, и к тому времени, когда «Скорая помощь» добралась до передового пункта эвакуации раненых, лихорадка уже бушевала вовсю.

— Но ведь бедняжка уже переболела, — услышала она, что сказала Онора доктору Брайту, лежа в той самой гриппозной палатке, где умерла Лео.

Онора и Брайт были в масках.

— К сожалению, — беспомощно проговорил доктор Брайт, — то был не грипп. — Салли видела над собой угрожающе недовольный взгляд Оноры. Из-за плеча Брайта на нее смотрела мать. Мать была без маски и знала, что дочь утонула вместе с «Архимедом», ей было любопытно, как это произошло. Салли хватило ума лишь на то, чтобы не ломать голову, почему она в конце концов всегда тонет вместе с «Архимедом».

— У тебя остался морфий, который я для тебя украла? — спросила она у матери. Ей хотелось, чтобы теперь мать его вернула, и он унес бы Салли далеко к свету и воздуху.

— Все истрачено на мужчин, — сказала ей мать. Миссис Дьюренс прижала руки к вискам, будто от отчаяния, что не может облегчить участь Салли.

Салли чувствовала, как стремительно развивалась болезнь. Она вся горела. Ее легкие кровоточили и таяли. Ей было страшно. Но, может, придет Чарли и нальет ей сладкого вина чистого воздуха.

— Она такая красивая, — сказала Слэтри Брайту. — Вот и Леонора тоже ушла. Инфлюэнца забирает самых красивых.

— Нет, — сказал Брайт. — Я не хочу в это верить.

Некоторое время Слэтри в маске стояла на коленях у постели Салли. Ее лицо раздулось, как воздушный шар. Но она молчала.

— Мои легкие истекают кровью, — пожаловалась Салли, борясь за отданный ей взаймы Чарли воздух и наслаждение дышащих легких. Добро, которое излучала бледная мать, было не в силах остановить ускользающую от нее удачу.

— Проклятие, — проговорил Брайт.

— Чарли познал мое тело, — сказала она. — Я отдалась ему.

Все обличья Салли — ребенок, больничная медсестра, туристка в Египте, медсестра плавучего и сухопутного госпиталей, — все сорвала лихорадка, точно листья с веток. Воровка, убийца, сестра, ненавидящая, тонущая, выплывающая, возлюбленная, нелюбимая, видящая свет, боящаяся темноты, перевязывающая и промывающая раны, дочь сбежавшая и дочь, оставшаяся навсегда. Что ты делаешь с другом, висящим на колючей проволоке, Чарли? Австралийское милосердие прячется в дуле винтовки. Где Чарли с его крылом, его укороченной рукой? Он заточен в госпитале. И не знает, что ему надо прийти ко мне и вернуть мне воздух.