Томас Кенэлли - Дочери Марса

Наоми попыталась представить, что все обстоит именно так, как только что изложила Эйрдри. И это оказалось на удивление легко, куда легче, чем ей казалось. Услышь она такое, скажем, год назад, впрочем, в любое время, но до «Архимеда», это бы ее потрясло. А теперь… Просто банальная интрижка. Как говорится, война все спишет.

Когда Наоми уже шла на дежурство, ее догнала шотландка.

— Простите меня, — сказала она. — Я вообще-то ужасная вредина, но совсем не хотела вас задеть. Вероятно, вы считаете меня законченной сплетницей. Скорее всего вы правы. Признаюсь — люблю иногда кости перемыть. Так что уж не обессудьте.

Наоми молча повернулась и зашагала дальше. Ей было наплевать на мнение о ней этой шотландки. Пусть считает ее хамкой, ханжой, если ей так хочется.

В тот же вечер от Эйрдри пришла записка с извинениями. Та решила пригласить ее отужинать в Вимрё — Карлинг обещал подбросить девушек в следующее воскресенье. Разумеется, если подвернется машина или колонна грузовиков. Но мидии с картофелем фри — фирменное блюдо в Па-де-Кале, восторженно писала Эйрдри. Ням-ням! И — клянусь — наш с вами разговор останется между нами.

На неделе выпал снег, вообще-то слишком рано, а ранняя осень обычно предвещает суровую зиму. Несколько сестер-австралиек из группы Митчи плясали на белом покрывале в саду — никогда в жизни не видели снега. «Английские розочки» смотрели на них с изумлением. А Наоми уже довелось услышать, как один раненый офицер высказывал недвусмысленные догадки насчет майора Дарлингтона и леди Тарлтон. Но даже австралийцы, обычно не стесняющиеся в выражениях, обсуждали это очень деликатно, причем даже с чем-то вроде восхищения. Опуститься до зависти настоящий мужчина никак не мог, потому оставалось насмехаться. И насмехались бы куда злее, не будь леди Тарлтон и майор Дарлингтон людьми, достойными уважения. Казалось, между всеми, кто был в курсе этой связи — а их было немало, и с каждым днем их число росло, — существует какое-то молчаливое соглашение воздерживаться от комментариев по этому поводу. Поездка ходячих раненых в Булонь, где они пообщались с другими солдатами, подтвердила слухи о том, что Австралийский добровольческий госпиталь — сплошь чудаки, склонные к необдуманным поступкам. Но их, знавших истинное положение вещей, этот имидж возмущал. К тому же увлечения леди Тарлтон нисколько не мешали ей на убой кормить раненых и персонал и хорошо отапливать помещения.

Пенелопа Эйрдри и Наоми отправились в Вимрё пообедать и оказались несказанно довольны ресторанчиком на продуваемом ветром променаде, где они отогрелись после получасовой прогулки, во время которой вдоволь нагляделись на пляж и белые гребешки волн неприветливого моря.

— Никогда не понимала страсти к морским побережьям, — призналась Эйрдри.

В ресторане пылал камин. Девушки заказали подогретое вино. Вскоре на стол поставили огромную миску мидий и такую же — с жареной картошкой. Заткнув за воротники салфетки, они принялись за мидии, после чего ополоснули руки в мисках с водой. Доктор Эйрдри глянула за кружевную занавеску.

— Серость, серость, серость. Такое уж время года.

И тут же стала расспрашивать Наоми о погоде в Австралии, о том, где австралийцы ходят на лыжах, о пляжах. Погода обладает странной способностью пробуждать патриотизм. Штормы и пасмурные дни были позабыты. Описывалось исключительно лето во всей его прелести, о заморозках и речи не заходило. Когда Наоми дошла до дождливого сезона, когда бывают грозы, Эйрдри закрыла лицо руками.

— Тебе нехорошо? — спросила Наоми.

— Просто я сама не своя. Слушая тебя, я схожу с ума. Мне кажется, я влюбилась.

Наоми сочла это признание за повод хотя бы сполоснуть в воде пальцы и сделать перерыв в еде.

— О-о-о! И кто же этот счастливчик?

— В том-то и дело. Никакого счастливчика не существует. Я влюблена в тебя.

Наоми окаменела. Через нее словно прошел электрический разряд. Теперь настал ее черед закрыть руками лицо. Подобные вещи просто так не примешь к сведению. И Наоми пришла в замешательство не из-за моральных принципов. Уж очень странным ей это показалось. Непривычным и необычным.

— Прошу тебя, не говори ничего, — негромко попросила Эйрдри. — Я наблюдала за тобой и за твоим отношением к работе. В тебе удивительным образом сочетаются ум, сдержанность и твердость.

Наоми решила, что пора убираться из этого ресторанчика. Ее гнал панический страх. Все дело было в этих словах: ум, сдержанность, твердость. Она едва удержалась, чтобы не выскочить на улицу. Но рассудком понимала, что это мало что даст, что вечером Эйрдри снова появится на горизонте, и от разговора с ней никуда не деться. Еще в «Ройял Принц Альберт Хоспитал» ей пришлось выслушать излияния старшей сестры о «сафических тенденциях», часто возникающих в коллективах медсестер, с которыми надлежало бороться и — прошу вас, девушки! — докладывать о них. Но после Лемноса, после изнасилования Фрейд и всего остального если ее что и поразило, так это внезапный всплеск чувств Эйрдри, а вовсе не аморальность докторши или предосудительность ее поведения. Что же до предписанного сиднейской матроной доносительства, на такие вещи Наоми была просто неспособна.