Томас Кенэлли - Дочери Марса

— Я уже заметила тебя, — принужденно проговорила Фрейд. Она тоже несла графин. Словно они продолжали печальный разговор, начатый на Лемносе. — Как ты?

— Карла! — радостно закричала Салли. Она поставила графин на землю и обняла ее.

— Ах, — выдохнула Фрейд, — ты по мне скучала?

— Ну конечно, — воскликнула Салли, по-прежнему чувствуя вину. Она поняла, что они пытались ее забыть.

— Я и не знала, что ты думала обо мне. Ни писем, ни визитов в Александрию.

Фрейд отнюдь не собиралась жаловаться и уж тем более кого-то винить. Обвинителем выступала ее грусть, но обвинителем суровым.

— Нам не дали времени, — сказала ей Салли. — Послали нас прямо в Гелиополь.

И знала, что говорила неправду.

— Да, и полагаю, почта до вас не дошла. Можно я подойду к крану, ты не против? Тут за мной целая очередь.

Салли отошла и подняла свой графин. Подождала, пока Фрейд наберет воду. Подошли Онора и Лео и тоже ждали, чтобы поговорить с Фрейд. Ожидали они ее с какой-то торжественностью. Но торжественность была явно неуместна.

Фрейд закончила наполнять графин и подошла к ним. Онора, а за ней Лео поцеловали ее в щеку.

— Мы не знали, где ты! — воскликнула Леонора.

— Надо было хорошенько поискать, — сказала Фрейд. Она хотела их немного помучить. А потом спокойно сказала: — Я знаю, как это бывает. Вы думали, что изнасилование заразно. Для вас я все равно, что умерла. Не беспокойтесь. Я бы, возможно, поступила точно так же. Вы не знали, что сказать, а я бы, наверное, обиделась, что бы вы ни сказали.

Салли проговорила:

— Ты абсолютно права. Мы поступили безобразно.

— Но Наоми мне пишет, — сказала им Фрейд. — Наоми всегда умеет найти нужные слова. Так или иначе, меня отправили в британский госпиталь в Александрии. И это было правильно. Там я смогла все начать с нуля. Так что забудьте, что я говорила.

Однако в разгар суеты у крана Салли с удивлением поняла, что и не думала разыскивать Фрейд, считала, что с ней все кончено.

— Но вот чего я не потерплю, — сказала Фрейд, — так это если вы начнете распускать здесь обо мне сплетни. За это я вас просто возненавижу.

— За кого ты нас принимаешь? — удивилась Онора.

— За тех, кто действует из лучших побуждений. Как те генералы в Галлиполи.

— О, даже не знаю, что сказать, Карла, — сказала Онора. — Но, по крайней мере, тот парень мертв…

— А значит, все в порядке, да? — съязвила Карла, как-то очень странно — с иронией и высокомерием одновременно. — Послушайте, я должна отнести это девчонкам. Но мы могли бы встретиться где-нибудь. То есть не волнуйтесь, я имею в виду, что в наше время мы все глупые сучки.

Она подняла и закрыла графин. Они тоже вернулись в свое купе, а потом поезд тронулся.

Они часто просыпались, поскольку состав то и дело отводили на запасные пути, и он подолгу там стоял, да и мысли о наплевательском отношении к Фрейд мешали спать. А утром они глядели из вагонов на ровные поля, где копошились старики. По краям перелесков пестрели колокольчики и ирисы, маня в яркие дали. Приближался Париж, но, хотя они даже видели Эйфелеву башню, он повернул к Версалю, и великий город растаял несбывшейся мечтой. Они дали друг другу слово, что в ближайшее время туда доберутся.

В какой-то момент, когда Салли еще спала, солдаты сошли с поезда. Она проснулась и увидела, что они выстроились в длинные колонны для посадки в двухэтажные автобусы, она таких до сих пор никогда не видела. Неужели этих людей повезут на автобусах прямо на фронт? Когда те уехали, медсестер и санитаров тоже попросили выйти и пересесть в старомодные автобусы, которые доставят их куда им предписано. Их распределили в Руан, они видели Фрейд, которая садилась в автобус, по слухам, идущий в британский госпиталь в Вимрё.

Они миновали несколько неприметных деревушек, где дома стояли вплотную к обочине узкой дороги, недоставало лишь прелести зеленеющих полей. Их уже не мучили фантазии. Они понимали, что живущие здесь люди ничем не отличаются от тех, что живут в Дангоге или Дениликине. Салли немного удивил лишь непривычный вид булочной на площади и статуи Девы Марии и распятия на перекрестках. Здесь и дальше восток, ближе к фронту, Христос и Богородица, по-видимому, служили французским солдатам чем-то вроде залога защиты и вышнего покровительства. Медсестры дремали, склоняя головы на запотевшие стекла автобуса.

Миновав полудеревенские окрестности Руана и бросив взгляд на мутную Сену, ту же реку, что текла через Париж, они въехали в украшенные орнаментом ворота с каменной аркой, металлические буквы на которой гласили: «Шамп-де-Кур-де-Руан», а указатель за воротами — «Ипподром Руана». Автобус протарахтел мимо конюшен, где трудились плотники в солдатской форме. Их глазам открылась уже знакомая перспектива бараков и палаток, и они въехали в открытый двор, окруженный бараками, раскрашенными в цвета разных корпусов и дивизий с эмблемами кенгуру и страуса эму. Автобус встречали санитары с папками руках и направляли медсестер к их палаткам по утрамбованным дорожкам, огороженным стенами из мешков с песком на уровне пояса. Можно было сказать: Бердвуд-стрит, номер семнадцать. И указать на настоящую улицу — со столбиком с названием, как в каком-нибудь поселке. Все улицы носили названия по фамилиям австралийских генералов, а одна — начальника медицинской службы. А на огромном ипподроме с поблескивающими вдалеке у скакового круга перилами и кирпичной стеной, отмечающей периметр медицинского городка, располагался австралийский госпиталь общего профиля.