Марина Вишневецкая - Вечная жизнь Лизы К.

Книга была еще на лице у отца, а мама уже картинно смеялась:

– Как ты сказал – до беды? Скажи уж как Фирс: до несчастья. Нет, дружочек, до воли!

И каждый искал союзника в Лизе: папа, от напряжения щурясь, мама, непроизвольно стискивая и размыкая губы в яркой помаде – неужели накрашенные специально для разговора с ней? А у Лизы только и было заботы, что удержать на руках Марусю, и, если детка не рыдала от невозможности вырваться, через минуту она пускалась в рев от колких бабулиных интонаций. На что бабуля, без союзников жить не умевшая, как бы с нежностью ворковала: не плачь, мое солнышко, твоего дедулю не переупрямить, а Крым и без его позволения вернулся домой!

На расстоянии Лиза испытывала к родителям приступы острой нежности. В скайпе они так быстро старели. И рука незаметно тянулась к мышке и фоткала их – если мерещилось, что хороший кадр. Или если в кадре появлялся Викешка, чтобы в ту же секунду смазать его стремительным исчезновением.

Кан всю весну и пол-лета делал вид, что его волнуют только антропологические древности. Но в середине июля вдруг показалось: пробило и Кана. На прямое высказывание Юлий Юльевич не решился, а все-таки из-под строк прорывалось, как он устал от войны всех против всех. Пост, называвшийся «Как и мы. Тайна браслета из Денисовой пещеры», начинался с рассказа о международном движении «Проект Гоминиды» (Great Ape Project), ставившем своей целью гарантировать человекообразным обезьянам основные права на жизнь и свободу, то есть как минимум вывести их из-под юрисдикции цирков и медицинских лабораторий. «Вы регулярно спрашиваете меня о возможности клонирования ископаемых гоминид, – писал Кан под снимком громоздкой, как шкаф, Коко, бережно державшей в руках котенка. – В ответ я хочу спросить вас: сможет ли современное человечество гарантировать право на жизнь и свободу воскрешенным денисовцам и неандертальцам? В чем-то схожим с Коко, но в главном – со мной, с вами – с нами!»

Ненаучная нежность брезжила в каждой фразе, так что сомнений практически не оставалось: он пишет, как и Ерохин, о собственных шуринах. И было чудесно… и странно думать: а вот же, мои мужички меня не подвели.

Полупрозрачный зеленоватый браслет, запощенный тут же, без всякой отбивки, оказался величайшим из артефактов древней истории, созданным более сорока тысяч лет назад из такого хрупкого камня, как хлоритолит. До этой находки считалось, что подобные технологии изготовления ювелирных изделий появились на двадцать тысяч лет позже – это лаг в тысячу поколений (!). Мы не можем сегодня детально восстановить внешность денисовца, слишком скудны имеющиеся в распоряжении антропологов фрагменты. А все же его отсеквенированный геном позволяет предположить, что был он, скорее всего, темнокож, наверно, темноволос, с большой вероятностью – кареглаз. И в чем у нас не должно быть сомнений: гоминид, способный создать подобное чудо, не только ел, дышал и совокуплялся, – он смотрел, как и мы, на звезды, утягивавшие его взгляд в бесконечность, знал, как и мы, что смертен и что любим… или смертен и нелюбим – и корпел над этим браслетом в надежде нелюбовь и смерть одолеть… А одолел наши представления о дискретности человечества. Взгляните еще раз на этот браслет: я прав, одолел?

Браслет был не просто изыскан, он был актуален – на руку хоть сейчас, – как это нередко бывает с истинно древним и в лучшем смысле наивным. И даже въедливый канский рефрен «я прав?» показался на месте. А иначе как и было войти в ватный мозг? В том, что это было частью авторского посыла, Лиза сначала не сомневалась. Но поскольку прямого высказывания так и не дождалась, а счет погибших на юго-востоке уже шел на тысячи, написала ему в комментариях задиристо и анонимно (своего аккаунта в Живом журнале у Лизы не было), но при желании ее можно было узнать: «Ваши гоминиды, оседлавшие боковые ветки, всегда такие няши. Означает ли это, что всем худшим в себе мы обязаны хомо сапиенсам? Я имею в виду и нынешню-ю братоубийственную-ю войну?!» Однако на коммент немедленно набежали тролли с воплями: укрофашисты тебе братья! И Кан сквозь их полчища пробиться не смог.

Теперь даже с папой говорить получалось не обо всем. В мае Лиза стала через социальные сети собирать деньги на бронежилеты для украинских атошников, потому что познакомилась с двумя качественными ребятами Вероникой и Севой (биографически киевлянами, Сева приехал в Берлин учиться, а Вероничка здесь жила с двенадцати лет вместе с родителями и сестрой) – на антивоенном митинге возле посольства России. И когда они на десятой минуте знакомства это ей предложили, поняла, что убивает не чувство вины, а бесполезность его проборматывания, и стала радостно помогать, ведь Украина отправляла парней под снаряды и пули в обносках, которые покупались призывниками за собственный счет, – бедность, коррупция и не ими затеянная война! А папа сказал: про это – никогда никому, мне в том числе, если ты хочешь сюда однажды приехать, увидеть Викешку и все такое. Лиза: господи, но мы не на снайперские же винтовки, наоборот… А папа: я тебя не услышал. А она ему почти ядовито (за что, почему?): извини, но у нас тут с достачей полегче, ага. И он от этого, словно школьник от подзатыльника, сгорбился, а потом натянулся струной: достача зачетно продемонстрирована, респект.