Вадим Месяц - Искушение архангела Гройса

Через несколько минут поле походило на ожившее богатое кладбище, на мрачный средневековый город, раскинувшийся на просторе всей земли, на Сорок Сороков. Я стоял неподвижно, но что-то упрямо манило меня ринуться в эту зловещую кущу, принять участие в игре и, может быть, взять управление ею на себя. Я отличался от каменных истуканов мягкостью и пластичностью плоти. Мог бежать, прыгать, танцевать. Оцепенение, охватившее меня на первых порах, прошло, я привык к своему мертвому окружению и хотел говорить с ним на равных. Они могли поднять меня на дыбы или, наоборот, растоптать. Теперь все зависело лишь от моей ловкости и выносливости.

Я мог бросить им вызов. Спутать их планы. Если все происходящее существовало для того, чтобы испугать меня, то я оставался в выигрыше, потому что не испугался. Если я был для них никем и ничем, то тем более имел шанс выжить. Я сделал шаг, и тут же разлапистый масонский крест поднялся на том месте, где я стоял секунду назад. Я двинулся дальше и, подпрыгнув, схватился за перекладины креста, появившегося предо мной первым. Поле зашумело, недовольно заворочалось, крест, на котором я повис, пошел назад, под землю, словно я начал вдавливать его своим телом. Удержаться на нем мне не удалось, я потерял равновесие и упал. Тут же новое распятие со свистом зацепило меня на свои крылья и потащило вверх. Я соскользнул. Встал рядом, покровительственно похлопав его по плечу. Недолго думая, обнял, словно приглашая на медленный танец, почувствовав, что тектонические движения замедляют ход. Рост нового ландшафта закончен, строительство завершено. Я стоял в обнимку с теплым от подземного жара корявым распятием, валясь с ног от усталости. Я был удивлен, что обладаю такой отчаянной волей к жизни.

Чей-то добрый насмешливый голос звучал в вышине:

– Проснитесь, пан! Здесь не место для отдыха! Пан так любит девушек, что даже уснул! И они полюбят вас, обязательно полюбят. Или уже полюбили? Вставайте, признавайтесь!

Я открыл глаза и поднялся с белой скамейки, на которой, похоже, провел ночь. Я находился в саду, уставленном скульптурами и деревьями. Выкрашенный розовой известкой костел невероятных размеров возвышался за спиной. Костел был похож на таинственный замок из сказок братьев Гримм или Шарля Перро. Тут могли обитать людоеды, золушки, рыцари Круглого стола. Во всем виделось что-то чрезмерно светское. Фигуры апостолов, выполненные в античной манере, недавно выбелены. Газоны ухожены, вечнозеленые туи подстрижены.

На лужайке работали двое мужчин. Один – с бензиновой газонокосилкой, другой, более пожилой и солидный, – с обыкновенной метлой.

– Пан любит польских девушек, – повторил старший. – Как спалось?

Мне хватило ума улыбнуться. Мужики внушали мне доверие, хотя в жизни с католиками я общался мало.

– Со всеми бывает, – сказал я дружелюбно, начиная рассматривать скульптурную группу перед входом, переходя от одного памятника к другому. – Извините, если помешал. Давно хотел навестить ваши места. Дзенькую бардзо за понимание.

Дворники одобрительно кивнули моей жалкой мове, пожелали интересного времяпрепровождения.

– К нам многие приезжают…

Я подошел к лепному бородачу в римской тоге, присел на корточки, чтобы прочитать его имя. S. Simon. Святой Симон. Семен? Саймон? Пантеон польских святых был мне неизвестен. Мы чудовищно спесивы по отношению к иноверцам и до сих пор не можем принять раскольников всерьез. S. Jacobus, S. Andreas, S. Taddaeus, S. Bartholomeus… Почему все они на одно лицо? Типовой проект?

Мое внимание привлекли постройки во внутреннем дворике перед храмом. Большой деревянный крест с врезанным между перекладинами языческим солнцем, похожим на штурвал корабля. Другой крест, кованый, с характерными литовскими змейками, исходящими из центра во все стороны. Он размещался на остроконечной башенке, установленной на столбе с барельефом Девы Марии, держащей на руках младенца. Она напоминала Родину-Мать. Я вошел в костел. Помещение оставалось в полурабочем состоянии, здесь шел ремонт. У входа валялись рулоны плотного целлофана, перепачканные известкой. Ряды длинных деревянных скамей в храме кое-где прикрыты газетами и кусками рубероида, покрашены коричневой краской на манер школьных парт. Алтарь небогатый: башенки, пики, реалистические гипсовые распятия на бархатном фоне, застывшая бутафорская кровь, вытекшая из ран Спасителя… ангелы с твердыми крыльями… несколько картин маслом, изображающих коронацию Девы на небесах. Стрелки часов на стене приближались к полудню.