Вольфганг Кеппен - Записки Якова Литтнера из подземелья

Украинская полиция открыла новый источник доходов. Евреи обязаны содержать в чистоте улицу перед своим жилищем. Мы все стремимся выполнять это распоряжение. Каждое утро до рассвета я уже стою перед нашим домом и мету улицу. Улица была чистой. Через пару часов появился полицейский, бросил на мостовую бумажку, вошел в наш дом и обвинил меня в том, что на улице мусор. Такса в подобном случае составляет от двадцати пяти до пятидесяти злотых. Кто из евреев осмелился бы подать жалобу или не заплатить деньги?

Мои сестры, Зида и Ирма Литтнер, жившие в Будапеште, были высланы из Венгрии и вместе с женихом Ирмы, Виктором Блюмом, перевезены в гетто Борщева. Оттуда они прислали мне несколько печальных писем. Мое последнее письмо, адресованное им, вернулось с пометкой «адресат скончался». Это было 22 ноября 1941 года. Я обратился в еврейский совет Збаража с просьбой навести справки, и через некоторое время выяснилось, что мои дорогие сестры стали жертвой погрома, вызванного в Борщеве речью Геббельса 9 ноября.

Сегодня я получил официальное известие об их смерти. «Еврейский совет Борщева, 14 декабря 1941 года, № 307/41. В ответ на ваш запрос от 5.XII сообщаем, что Зида Литтнер, Ирма Литтнер и Виктор Блюм умерли 14.XI.1941 и в тот же день похоронены на местном еврейском кладбище. По поручению еврейского совета…» Подпись неразборчива. Да и кто бы захотел, чтобы его имя стояло под таким документом?

Мы еще спали, было, должно быть, четыре часа ночи, совсем темно, и мы лежали в постелях, когда нашу дверь выбили силой. Я вскочил и тут же был ослеплен светом мощного фонаря. Когда глаза постепенно привыкли к свету, я смог разобрать, что трое мужчин набросились на нас с железными прутьями и начали избивать. Мы кричали и, окровавленные, забились в угол. Я подумал: сейчас нас пристрелят. Пора молиться. Старый профессор Мюллер, живший с нами в комнате, плакал, как маленький ребенок. Он глухой, а теперь ему разбили монокль, и он слепо пытался нащупать в мечущемся луче фонаря, в охватившем нас вихре насилия спасение, которого ждать было неоткуда. «Да отпустите старика, — успел крикнуть я, — он же глухой!» — но удар по голове заставил меня замолчать — теперь я мог только стонать. После этого на пол было вывалено все содержимое шкафов и чемоданов. Комната выглядела словно после сражения. Были уничтожены еще остававшиеся припасы; соль, муку и два яйца сбросили на пол. После этого незваные визитеры удалились. Мы остались живы. Теперь из других домов доносились крики истязаемых и звон разбитых стекол. На улице галдеж стоял, будто на рынке. Окрестные крестьяне приехали на подводах, как на праздник, и подбирали одежду и утварь, которые им выбрасывали из еврейских жилищ. Грабежи продолжались, пока не стало совсем светло. Операцию проводила карательная рота тернопольского СД.

В Збараже открылось отделение тернопольской биржи труда. Евреев зарегистрировали в этом отделении. Каждую неделю мы должны отмечаться и ставить штампы в наши карточки. Цель регистрации — отправка евреев в трудовые лагеря. О том, каково жить и умирать в этих лагерях, рассказали нам тайком вынесенные письма первых жертв. При каждом лагере есть большое кладбище.

Сегодня моя жизнь была под угрозой! Секретарь биржи труда, украинец, хотел отправить меня в исправительный лагерь. Однако начальник, некий Васюта, человек строгий, но справедливый, спас меня от верной смерти. Он дал мне — и я ничего за это не платил — одну из немногих и столь желанных должностей в Збараже. О Васюте рассказывают, что он из чистого человеколюбия дал нескольким еврейкам, которых отправили на работы в Германию, арийские документы. Праведниками земля держится.

Я заступил на свою новую должность. Я надзираю за уборкой в городе и отвечаю за чистоту улиц. Предоставленные в мое распоряжение рабочие — беспомощные старики. Я велю им сидеть дома и сам выполняю необходимую работу. Уже в четыре утра я на ногах. Мету улицы. Сам себе надзиратель и сам себе работник. Я доволен. Мне ничего не платят, зато, по крайней мере, пока мне разрешили пожить.

С тех пор как мы распрощались в Кракове с моим сыном Золтаном, я не получал от него известий. Беспокоясь о нем, я использовал каждую возможность, чтобы разузнать что-нибудь. Но лишь совсем недавно я узнал, что Золтан со своей молодой женой вроде бы находится в Варшаве. Я запросил еврейский совет Варшавы, чтобы они прислали мне его адрес.

Я счастлив, что снова нашел Золтана, но его первое письмо повергло меня в уныние. Он описывает жизнь евреев в варшавском гетто. На улицах лежат мертвые, умершие от голода и убитые — прикрытые газетой. Знать, что сын находится там, — ужасно для отца. Пытаюсь ему помочь, а ведь я и сам в беде.