Надежда Нелидова - Скотный дворик [сборник]

Соседка сверху, биолог, разъяснила:

— Убивать хищных птиц бесполезно. Чайки, — сказала, — будут восстанавливать свою популяцию с той же интенсивностью, с какой её попытаются уничтожить люди. На месте разорённых кладок они будут откладывать большее число яиц, так сказать, с запасом — до тех пор, пока им благоприятствуют условия обитания. Пируй — не хочу на свалках вокруг городов.

— Варвары, невежды, нелюди, — бушевал Гена. — Развели грязь, заср… всю землю. До европейской культуры нам ещё жить да жить.

Лизе трудно было с ним не согласиться. И правда, природа никакой пользы, кроме вреда, от нашего человека не видела. И очень символичным был тот факт, какие малосимпатичные особи облюбовали в соседи человека. Из животных — крысы, из насекомых — тараканы и моль. Из птиц — горластые вороны и чайки. Любовно прикормил их человек, позволил размножиться сверх всяких разумных, природой отведённых норм. И — самое плохое — мутировать.

— Крысам не страшен атом, — загибал пальцы Гена. — Тараканы с аппетитом жрут яд. Моль перешла на синтетику. Вместо певчих пичужек каркает вороньё — что тебе утро после сражения на речке Смородина. Чайки обленились, не хотят трепать крылья, добывая рыбу. Перешли на лёгкую добычу в виде лягушек.

Такую лекцию через забор читал Гена, пока Лиза безуспешно боролась с блошками, тлями, гусеницами, оккупировавшими глинковские огороды. Особенно допекали слизни. Лиза разворачивала капустный кочан: под каждым очередным листом — будто лежбища котиков. Лист издырявлен, весь в чёрных слизневых какашках — и так до самой кочерыжки.

Снимаешь клубнику — у неё вся сладость выедена, осталась белая ножка. Выкапываешь молодой картофель: клубни изрыты глубокими улиточными норами, считай, урожай насмарку. А ведь всё лето боролись. Сначала народными средствами: поливали растения чесночным настоем, вкапывали между грядок миски с растворимым кофе, с прогорклым жиром — даже с пивом, до которых, говорят, слизни большие охотники. При этом число мужиков, желающих принять участие в пивном истреблении слизней, резко возрастало. Отчаявшись, прыскали ядовитыми растворами, посыпали химическими порошками — бесполезно.

— То ли ещё будет, — горько и авторитетно предрекал Федоскин. — Лягушек-то, истребителей всякой нечисти, подчистую уничтожили. Экологическую цепочку нарушили. Варвары. Гринписа на вас нету!

Стоит ли говорить, что самым ненавистным литературным героем у него был лягушиный потрошитель Базаров.

— Герой! — горько изумлялся Федоскин. — Храбрец. Ещё книжки ему посвящают. Живьём лягушек резать. Кто беззащитное существо ножиком вспарывает — тот и человека недрогнувшей рукой заколет.

Соседи сверху, биологи, вернулись из турне по Европе. По глинковской традиции, устроили шашлыки. Пригласили соседей — слушать про дальние страны и дивиться. Ближе всех к хозяину прибился Гена. Чёрными, не отмывающимися от земли пальцами тянулся к огненным скворчащим кускам курятины, обжигался, торопливо, жадно жевал. К месту и не к месту встревал с разговорами о нашей отсталости и невежестве, о далеко ушедшей вперёд европейской культуре и гуманности.

Поддатый хозяин, чтобы подразнить Федоскина, завёл разговор о лягушачьих фермах во Франции:

— Их там миллионы выращивают. И — в Париж, в рестораны. И не думаю, что перед тем как из них суп варить, их умертвляют щадящим способом, твои гуманные европейцы… Вот так, Гена, — сказал хозяин, хотя жена его толкала в бок. — А на вкус они сочные, нежные… Да вот как эта курица, что ты кушаешь.

За вкопанным в землю длинным дощатым столом возникла неловкость. Федоскин сразу сник. Повертел и тихо положил недоеденный шашлык. Вылез и пошёл прочь, приволакивая ноги, ошеломлённый, как бы не в себе. И ведь что обидно: со школы знал про французов и про суп из лягушек, как мог забыть?!

А хозяйка зло сказала мужу:

— Обязательно, что ли, про лягушек говорить нужно было?

В детстве я приставала к взрослым: как поёт соловей да как поёт соловей? И когда мне однажды сказали: «Слышишь? Вот это и есть соловей» — я была страшно разочарована. Жиденькое, жалкое щёлк-щёлк. Цвирк-цвирк-цвирк. Тр-р-р. Фьюить-фьюить! И вот этот примитив восхваляют люди, этому набору бесхитростных звуков посвящают поэмы, стихи, сказки?!

Один только соловей Андерсена чего стоит, заставивший китайского императора плакать, поднявший его со смертного одра. Я-то ожидала божественной, ритмичной, стройной, разрывающей душу мелодии, какого-нибудь концерта виолончели с оркестром.