Надежда Нелидова - Мутное дело [сборник]

— Ужас, ужас! Куда мы катимся?! Даже в самые глухие, дикие, варварские времена люди не кощунствовали над таинством Смерти. Не делали на ней деньги…

Легка на помине: окликает меня снизу, стоят с Алёной. Паша выходит меня проводить.

Тишина стоит неправдоподобная. На десятки километров вокруг ни души. Воздух — вдыхаешь всей грудью. Жалеешь, что лёгкие у людей не как горбы у верблюда. Эх, не получится набрать в них чистоключевского кислорода впрок на месяцы вперёд.

Из открытой форточки избы, мимо которой проходим, вырывается облачко пара. Муж Нины Антоновны натопил печь: любит сидеть в тепле. Сквозь не замороженное окно уютно светится голубое пятнышко. Слышно, как переключает каналы:

— Дура, недоженщина!

— Я эту гадину в свою передачу больше не позову!

— Гопники!

— Педерасты!

Топанье, улюлюканье, свист, рёв…

— Фильм из жизни бузящей колонии? — Я кошу под дурочку. Делаю вид, что не понимаю. — Ваш муж любит смотреть про зону?

— Это телевизор. То ли политическая, то ли семейная передача. Непотребство какое. Дождётся он у меня, выброшу ящик, — грозится Нина Аноновна.

Алёна всплёскивает и страстно стискивает руки:

— Ах, как это всё мелко, не великодушно, недостойно! А ведь кто-то нас стравливает! Стоит в сторонке, ручки на груди скрестил и злорадствует. Сколько агрессии, злобы, нетерпимости… Дети рядом вертятся, слышат всё это.

Она рассказывает: летом приезжал шестилетний внук, гуляли в лесу. Тропинку грациозно переползала большая гусеница-шелкопряд.

— Красоты неописуемой! Цвет чернобурки, игольчато-пушистая, как ёжик. На кончике каждой шерстинки-иголочки — золотиночки горят-переливаются огоньками!

И что вы думаете?! Внук, ни слова ни говоря, подскакивает и со всей силы ну топтать Живую эту Красоту, Божью Тварь. Прыгал и давил, давил, давил исступленно до тех пор, пока влажное пятнышко на песке осталось.

Я ему говорю: мол, у этой гусеницы детки, внучата были, вот как ты у меня. Она к ним ползла. За что ты её? А внук всхлипывает, дышит тяжело, меня не слышит. Глаза стеклянные, мёртвые… Предупреждала я: не надо проводить электричество. Зло от него к нам в Чистые Ключи проползло, просочилось!

Наконец, подморозило. Небо из дневного, белёсого и низкого, сразу стало чёрным и бездонным, его усыпали миллиарды звёзд.

Если звёзды и Галактики обладают разумом — как должно быть, смешны и жалки им кажемся мы, с миллиардами напечатанных человеческих бумажек…

В детстве, маленькими девочками, играли в «магазин». Как взрослые, важно «расплачивались» грязными, захватанными детскими ручонками бумажными клочками, с детскими каракулями.

Взрослые — те же дети. Тоже играют в бумажки, тоже малюют на них разное… Только игры у них их жестокие, и бумажки пахнут кровью.

Заколдован невидимкой, придавлен многодневными сырыми, тяжёлыми снегопадами, спит лес.

В хорошо протопленной избе улыбается во сне Алёна. Ей снится, когда в Чистых Ключах будет многолюдно и весело все четыре времени года, а не только летом.

Неспокойно ворочается во сне Нина Антоновна со своими пищевыми фобиями. Лежит разметавшаяся, под жарким пуховым одеялом, освещённая неземным голубым светом. Муж втихаря, чувствуя себя преступником, смотрит запрещённое телевизионное «непотребство».

А Пашу ждёт самая горячая пора. Ошпариться, с головой окунуться в бурлящий многоголосый виртуальный мир. Скрываясь под десятками ников, размножаясь десятками клонов — наскакивать, держать оборону, весело и зло троллить, огрызаться, дразнить, подначивать, заражать, втягивать в упоительное безумие перепалки…

Суета сует и всяческая суета. Псевдослава, псевдоидеалы, псевдосчастье, псевдожизнь… И всё это на фоне величественного, космического безмолвия снегов, неба, вековых деревьев, мерцающих светил, туманных Галактик…

Паша, приплясывая от нетерпения и поминутно оглядываясь, целиком и полностью соглашается со мной: да, да, безобразие, суета, да, псевдожизнь. Торопливо прощается и, прыгая через три ступеньки долговязыми ногами, убегает на чердак…

В уазике меня ждёт славно вздремнувший шофёр. Мы уезжаем из Берендеева царства.