Ксения Букша - Открывается внутрь

Так вот: я выкинула все ее платья, и парик тоже, а вот туфли оставила. Дело в том, что эти туфли были совсем новые, мама даже не успела в них походить. Она знала, что скоро умрет, но вот такой она была человек: за месяц до смерти купила себе новые весенние туфли и плащ, и, глядя в зеркало, сказала, что – жаль! И в самом деле было жаль, все это ей очень шло. После ее смерти я померила туфли, и, к сожалению, они мне не подошли. Тогда я решила сдать их обратно в магазин, просто чтобы не пропали. Срок еще не вышел, это можно было сделать, и я пришла, поставила туфли в коробочке перед продавцом и изложила ситуацию. А продавец, совсем молодой юноша, мне говорит: это еще доказать надо, что в них никто не ходил. Подметки стерты. Вы, наверное, их помыли и принесли. Я не могу их принять. А я ему: да месяца еще не прошло, человек их купил и умер, один раз только дома надела, померить чтобы! А он мне: если она так плохо себя чувствовала, значит, она уже знала, что умрет. И зачем было тогда покупать туфли? Вы, наверное, специально выдумали, чтобы получить деньги. А я (нудно и неуклонно, но вежливо): нет, вы мне обязаны поменять эти туфли. (И трясу, трясу туфлями перед его носом.) Месяца не прошло, а в них по улице никто не ходил. И так далее, и тому подобное.

Ну, я его дожала. Отдал мне деньги, туфли забрал. С проклятиями, мол, вот какие зануды приходят. Я деньги беру, а сама говорю, прямо при девушках-продавщицах: молодой человек, вы слишком самоутверждаетесь. Сразу заметно, что у вас очень маленький хуй.

Началось все с моего дня рождения. Я тогда как раз устроилась в рекламное агентство «Рефлекс», которое возглавлял человек по фамилии Марков. Когда я сказала, что сегодня мне исполняется двадцать шесть, Марков как-то необыкновенно воодушевился. Как-как? – переспросил он. – Тебе сегодня? Ровно двадцать шесть? Да, подтвердила я, сегодня, ровно. Так ты, получается… родилась в один день с моим старшим сыном, который умер десять лет назад! Ему было всего шестнадцать, он покончил с собой! И ты с ним в один день родилась – ну надо же! Марков очень удивлялся и чему-то радовался, а я тоже про себя удивлялась, чему он радуется. Я тогда только недавно начала работать на Маркова и потом имела много случаев убедиться, что Марков вообще охотно рассказывает про своего старшего сына. Этот сын, по имени Алеша, был от первого брака. Марков с ним почти не жил, но очень любил и постоянно вспоминал. Видимо, дело было в том, что Алеша умер. Младший сын Маркова, от второго брака, был вполне жив, обыкновенен и пытался работать в агентстве, давая Маркову постоянные поводы для недовольства.

Однажды мы сидели вечером с одним из наших задушевных клиентов, производителем лимонада. Этот лимонад Марков пил уже второй год: помог вывести бренд на рынок, занять нишу, сделал дизайн, а я придумывала рекламную кампанию. И так получилось, что тем весенним вечером мы сидели втроем у Маркова в кабинете, и он сказал: а сегодня день смерти Алешки. Сегодня, двенадцать лет назад, он прыгнул с крыши.

Несчастная любовь? – спросил лимонадный король осторожно. Да нет, пожал плечами Марков. Он просто был болен. Точный диагноз так и остался неясным… Болезнь, душевная болезнь, уверенно сказал Марков, глубоко затянувшись сигаретой, и винить тут некого. Началось с галлюцинаций, безобидных, ему все мерещились какие-то человечки, которые за руку ходят за ним, цепочкой. Так и не понять, что его мучило в этом, – видимо, там изнутри какой-то механизм. Мы с мамой долго себя винили, но это бессмысленно, конечно. Болезнь не выбирает, тут уж спусковым крючком могло послужить что угодно. Да. (Марков протер очки.)

И Марков рассказывал дальше. Он говорил про выпускной из девятого класса, на котором Лешки не было. Как добился разрешения у врачей, нанял катер, подплыл к самому больничному саду, к набережной, вывез Лешку и повез кататься. Был великолепный вечер, солнечный, шумный и ветреный, и город разворачивался перед ними, со своими набережными, дымами, алыми парусами, темно-зелеными садами, и ему ужасно хотелось, чтобы Лешка был счастлив, но он сидел, ссутулившись, на корме, и никакими силами было не вернуть ему способность радоваться и жить.

Лимонадный король заметил: вам, наверное, нелегко говорить об этом. Почему, возразил Марков; как раз говорить – легко. Именно в этом мое спасение с самого начала. Не знаю, может, я какой-то ненормальный, но мне нужно вспоминать, мне помогает – вспоминать и делиться. Мне так легче.