Ксения Букша - Открывается внутрь

– Господи, – говорю. – Это кто же ее так?

– Сама, – говорят. – Поскользнулась в ванной и нос сломала. Мы ее спать положили в той комнате. Все лицо растеклось. Распухло. Уснула, – говорят.

Так и сказали: уснула.

(аунига был днивник Мамы што она песала всю жизьнь

а мне он Его от даст када мнисполница 14 лет)

снег етат дибильный достал уже

а как лечили а вот так и лечили и не вылечили а на работу ходить все равно надо. Глаза красить не стала, сил не было. Из подъезда попала сразу в слякоть и еле дошла сколько тут не знаю полкилометра по Стачек. Горло дерет, и голоса нет. Жрать не хочется, курить тоже, постоянный озноб. Надя, бери опять больничный. И взяла опять. Сразу как вышла так и взяла. Назад сил не было идти на триста шестой три минуты проехала сорок рублей отдала смотрели как на идиотку.

Кроссовки мокрые.

На батарее вон.

Рано вышла, говорят. Отлежишься… Все такие добрые. А что денег ни копья.

Спинка дивана пахнет Сашкиным потом (сидеть ему до лета)

и уроки проверить неа не смогу

в окне луна – как обсосанный леденец, похоже: один край прозрачный

сколько ж я уже лежу-то – ужин Дашке хоть какой

и собаку никто не гулял

Даш ты тут?

Мам

тебе плохо что ли

ну я еще не выздоровела как следует

ничего щас грипп такой тяжелый отлежаться мне надо

а в больнице че не вылечили

ну вылечили но не до конца

просто до конца же долго, а тут у меня ты

ну и вообще может я просто выздоравливаю и мне завтра лучше станет

я завтра на работу не пойду

мам тебе чего нибудь принести

неа

А да

набрось пуховик на меня

(прокуренный пуховик валится сверху, и сразу продирает ознобом от неожиданного тепла. Все равно не согреться, даже под пуховиком)

Дашка ты Бакса выгуляла? что в школе

уроки сделала?

смотри, мне сейчас просто не очень

а вообще я сама знаешь

ты у меня смотри

там пожарь яичницу себе, я не буду

нет яиц? А что есть

понятно

а где взяла

понятно

он тебе сам денег дал?

Даш, я тебя предупреждаю он опасный человек он не так просто тебе дает деньги

ты меня понимаешь

нашаривает сигареты и зажигалку, пытается откашляться

дай пульт

(Дашка приносит ей пульт от телевизора)

смотреть телевизор больно, режет глаза, но теле-сияние в воздухе успокаивает Надю

Дашка пристраивается рядом и делает вид, что пишет что-то в тетрадке.

Узоры на диване склеиваются.

Надя делает вдох поглубже. И холодно, и отчего-то воздуха не хватает.

Наутро приходит крестная. Вваливается, веселая: ну, Надюша, я тебя сейчас буду лечить! Отпросилась с работы!

Ставит все на стол. Меда банку. Творог в пакете. Жир какой-то. Барсучий. Водку. Не пить, натирать. Йогуртов Дашке. Это сколько ж потратила. Надя смотрит как из-под воды. Спина болит, как будто вся – синяк. Никогда так не болела.

(Ночь была трудная. Помру, поняла Надя в ту ночь, и тихо плакала. В больнице две недели. Дашка в школу не ходила. И толку. Еще хуже стало. Выписали без улучшений. Форточка, которая не закрывается – перекосило от грязи, – впускает в комнату много чистого воздуха. Надя полулежит на спине. Всякий раз, как проваливается в сон, начинает не хватать дыхания. И от паники тут же просыпается в полубреду. Ей мерещится Вырица, лагерь школьный, хохот и беготня, но бежать нет дыхания, она во сне садится на корточки, и зеленые пятна перед глазами, и подол – Надя прикладывает к лицу – в красных пятнах.)

Вещи в комнате оставались теми же: расположение их не менялось; вон торчит коричневая помада, вон сидит плюшевый дракончик, это – будильник, то – зеркальце; освещены фонарем пятна оборванных обоев на стене; рядом спит дочь; а вон у дверей ботинки и ведро, в котором гниет картофельная шелуха, а на полу валяются остатки бутерброда и дремлет грустный Бакс. Все нереально, все как на картинке.

Крестная уходит ближе к вечеру – у нее мать парализованная, долго она не может. К шести Надя решается доползти не только до туалета, но и до кухни. Пожарить Дашке хлеба с яйцом (тоже крестная приволокла). Хватаясь за грудь, сгибаясь и приседая поминутно, жарит. От запаха почему-то тошнит. Надя давно уже ничего не ела. Странно почему же так плохо и температуры вроде почти нет – тридцать семь и два – и кашля нет, а так плохо что просто плохо плохо и плохо

и тоска такая в груди прямо засела

и Надя жарит хлеб с яйцом и плачет почему-то