Ксения Букша - Открывается внутрь

– Кошмар, – говорю.

А Вика уже и слезы с лица не смахивает.

– А все такие: «какое счастье, что Витек с тобой». Какое счастье, бля. Счастье какое. Счастье. Аленка, вот знаешь… единственный мужчина, с которым я могла жить, это был мой дед. Нет, я не напилась. Нет, я… мне не много… Дед, он у меня ничего не спрашивал. И он меня не жалел. Не жалел, бля. Я поехала бы жить к деду, если бы не счастье, бля, счастье. Еще у меня тетя Лена была, крестная. То есть… она и есть, но я с ней не общаюсь больше. Она, знаешь, добродетельная такая, бля. Моральная. Шахматный тренер. Решила с подростками в детдоме заниматься. А там… ад. Воспитатель девочек ебет и держит при себе, а соцпедагогиня им рассказывает басни, что ищет «богатых родителей». Кто беременеет, аборты делают. По многу раз. Двенадцатилетним иногда. Я говорю: «Тетя Лена, устройте скандал!» А она мне сказала… типа нет, я лучше буду их шантажировать этим, чтобы хотя бы одного ребенка оттуда спасти. Я не разговариваю с тех пор с ней. Не знаю, взяла она ребенка, нет – меня она не интересует больше… одну возьмет, а остальных так и будут ебать… А, еще такой сон снился: на мне появляются заломы, как на ткани, каждый залом раскрывается, разъезжается, чуть кровоточит, потом вместо крови начинает сыпаться песок. Вот, песок именно сыплется. Тогда в Париже жила, ну, недолго, несколько месяцев, пыталась раскручивать проект один – журнал о кино… Тусовки творческие, пьянки, мужики, отлично все было… вдруг ночью однажды, домой пришла, в ванной смотрю в зеркало на себя, и вдруг такая: я старею, вот морщины, а что, если я стану развалиной, инвалидом, тенью прежней себя. Это мне было… двадцать семь лет… Семь лет назад. В какой-то момент ты садишься в поезд, и он тебя везет. Чем дальше, тем меньше народу кругом, меньше и меньше. И сушь такая вокруг, пустошь… Станции, на которых входят какие-то люди или не люди, мучают… и потом все равно уже, совсем…

Хлопнула входная дверь: мужья вернулись с перекура. Вика встала им навстречу.

– Витек, – кричит, – пошли домой!

– Как? – говорит Витек. – Уже?

– Как это? – говорит мой муж. – Уже? Да посидите еще!

– Нет, – командует Вика решительно. – Матюша! Одеваться! Домой едем!

– Ну мам, мы еще десять минуточек!

– Никаких минуточек, – а сама качается, – никаких минуточек!

– Слышь, Вика, – говорю, – не дури, оставайся. Витек пьяный, ты пьяная. Как вы сейчас поедете? С ребенком. Если только на такси. Мы вам оплатим!

– Ну уж нет! – говорит Вика. – Мы на триста шестой. Она у нас прямо до крыльца.

– Ну уж нет, – вступает мой муж. – Никаких маршруток. В прошлый раз помнишь, что случилось? Такси вызываем, и все.

– Я обижусь, – говорит Вика.

– Да зачем вообще уезжать, – говорю я. – Поздно уже. Матвейка спать хочет. Давай-ка вы у нас останетесь и поспите. А Витек завтра вас заберет. А?

– Отличная идея, – говорит Витек, и видно, что прям с облегчением вздыхает. – Оставайтесь, Вик, а?

– Раз так, то я одна поеду! – кричит Вика. – А Матвея сам вези как хошь! – и в сапоги ногами пытается попасть.

И тогда я ее беру за руку… Ччерт. Вот. Вот здесь оно и началось. Я ее взяла за руку и стала удерживать.

А Вика стала руку выдергивать и со мной бороться. Пытается, то есть.

А я тогда Вику… Ну, она пьяная, да и вообще… я сильная… в общем, я ее в шутку, ну, в шутку!! – в шутку я ее повалила.

Кстати, я-то и водки не пила.

В шутку повалила и села на нее сверху. Вика бьется. Кулаками по полу стучит и все такое. Истерит здорово. Ну пьяная, абсолютно.

Дальше Витек стал ее утихомиривать. Тоже вроде как в шутку, а я в шутку кричу: «Давай, я ее держу!»

Витек с мужем моим ее взяли и вдвоем в ванную затолкали. Причем в ванной сначала Витек был. А моего не было, это я знаю точно. Моего не было, нет. Мой только заталкивал в ванную. А вот Витек, тот… сначала в ванной был.

А потом он выскочил, мужики навалились на дверь и держат. А там за дверью Вика бьется. Грохот, удары. Что-то Вика крушит, ломает.

Тут я догадалась: красный тазик! Я кричу: Вика, тазик не надо, он молитвенный, наш ребенок молится в этот тазик по утрам! Да какое там.

Мой муж утверждал, что только всего-навсего дал ей два пощечины. Чтобы утихомирить, ну, истерику. Только две пощечины всего, и не более.

Ну, так он говорил. А я не видела. Я к детям побежала, Матвейку успокаивать – мол, все нормально…

Сижу с ними, рисую, читаю. Матвей, бедняга, совсем притихший был.

И потом слышу: тишина.

Дети уснули уже, как я вышла. Витек с мужем на кухне сидят, курят. В ванной красное все от крови было. И обломки красного тазика валяются.