Мария Лабыч - Сука

Навстречу пахнуло потом и полусъедобной снедью спорного состава. Радость избавления заклокотала в горле. Шапинский дрогнул, я сорвалась и повалилась на пол. Вытянутые вперед мои ноги отклонялись в стороны под разным градусом и никаким усилием к симметрии не приводились. Я впустую загребала пятками. В этом было что-то клоунское. Забавное до колик. Меня мучил визгливый хохот, пока я не захлебнулась вдохом. Кто-то развернул меня за плечо и сунул в руки кружку с водой. Зубы лязгнули о край, в глотку вкатился прозрачный холод, и вроде стало легче.

Незнакомый голос сверху спокойно произнес:

– Тело в больничку. Телку туда же.

Следующих шестнадцати часов не помню.

Мне восемнадцать.

Раньше мне казалось, что я всегда одна. Теперь, когда вокруг меня мне одной принадлежащие стены, только теперь я поняла, как это на самом деле.

Тишина с тысячей бессмысленных звуков. Сверху смыли унитаз. По трубам сбежала вода. Чайник щелкает, нагреваясь. Подтекает каплями кран…

Я позвонила Лермонтову, прося о встрече.

– Как договорились, я жду тебя во вторник в шестнадцать…

– Я не дотяну до вторника.

– Вот ты где!

«Наконец-то!» Я поднимаю голову от стола.

Лермонтов. Явно озабочен моим видом.

– Выглядишь отвратительно. Давно ждешь?

– Давно. Закажите что-нибудь, а то меня выведут…

– Пельмени, пожалуйста, и чай! Что, влачишь депрессию? Все совершенно нормально. Другого и быть не могло. Это адаптация. Первое время тяжело, мы много раз об этом говорили… Хочешь чего-нибудь?

– Нет!

Ошибка! Слишком резкий ответ. Он хмурится на мое осунувшееся лицо и резко уточняет:

– Ты ешь?

– Да, – вру я и отвожу глаза.

Он молчит, пока не приносят порцию пельменей. Огромную и шевелящуюся паром. Она изрыгает запах, как яростный крик. Ком подкатывает к горлу.

– Ешь. Ну?

Он протягивает мне вилку, будто угрожая ею. Я киваю, беру, роняю. Этот грохот вбирает все взгляды вокруг… я не могу впихнуть в себя ни крошки.

– Ешь. Или ни слова больше. Я пообедаю и мирно разойдемся.

Он не лжет.

Сейчас. Сейчас, сейчас. В каком-то смысле я подчиняюсь его приказу. Я умею. Помню, что так надо. По крайней мере, самостоятельно что-либо съесть мне не удавалось почти уже неделю.

Я сосредотачиваюсь, в один прием съедаю целый пельмень, в это время он спрашивает:

– Что? Как есть, без вранья.

Жую. Не получается ответить.

– Что, отказываешься от еды? – уточняет он.

«Это ерунда», – быстро мотаю головой.

– Что у тебя с руками?

Еще один оглушительный глоток.

– Так. Собаки покусали.

– Как это случилось?

– На пустыре. У стройки. Неважно.

– Рассказывай.

Я не могу. Меня захлестывает беспомощность. Я зеваю так, что больно за ушами, я почти захлебываюсь вдохом.

– Так, спокойно. Чтобы то ни было, закрывать тебя я не стану. Другим не доверяю, а самому, извини, некуда. Без тебя хлопот хватает. Так что вперед без обиняков, я тебя слушаю.

Я решаюсь, как в воду.

– Я одна.

Он ждет. Но это все. Задумывается на секунду.

– Терпи! – отзывается, наконец. – Это ненадолго. Знакомство – дело наживное.

– Не могу. Не понимаю, зачем я.

– А раньше? Ты раньше думала об этом?

– Нет. Свобода. Нужна была свобода, больше ничего. Я думала только о ней. А сейчас я в пустоте. Ничего не нужно. Я хожу сквозь дверь: туда – сюда. Я мечтала, что смогу пройти свободно. Теперь хожу. Порог-порог-порог. Это бессмысленно. С той стороны то же, что и с этой.

– Так-так. Уговаривать не стану, ты у нас, по официальной версии, человек здоровый. Чего ты хочешь? Что тебе может помочь?

Я не знаю. Поджимаю хвост и едва не теряю равновесие от напряжения.

– Думай! Все ответы в твоей голове. Ты не больна. Ты всего лишь собака. Помнишь? Сосредоточься. Так что тебе нужно?

Я жмурюсь. Собираюсь в гармошку, в стопку, скручиваюсь в штопор. Я знаю. Я подчиняюсь приказу. Я знаю, я не больна, я знаю!

– Делать! – выдыхаю я. – Делать что-то. Делать что-то зачем-то каждый день.

– Работу?

«Да! Да!!!»

Я еле сдерживаюсь, чтобы не облизать ему пальцы.

– Работу! Это можно?

– Посмотрим. Жду тебя, как договорено, в четверг. Но если к тому времени у тебя не появится хотя бы намек на щеки, я и говорить не стану. Свободна.

Я не просто начала есть. Я глотала подряд до рвоты.

Первую половину четверга я чувствовала себя лучше, чем хорошо. Даже с осторожностью начала просматривать колонки «Требуется…» в бесплатном газетном хламе, что без спросу рассовывают по почтовым ящикам. Позвонить ни разу не решилась, но мечта, к примеру, сменить ту наглую уборщицу в кафе, что мешала мне ждать Лермонтова, стала дежурной.