Мария Лабыч - Сука

Не надо. Я не хочу того, что сейчас будет. Еще не помню чего, но желаю именно наоборот: пусть это твердое станет сном, а явью останется теплая пустота перед закрытыми глазами.

– Вставайте.

Нет, я не хочу.

– Эй, да давайте же, вставайте!

Что? Когда? Оно. Проснулась.

Голод. Он проснулся секундой раньше меня, и зевала я сведенным ртом, полным слюны. Продрав глаза, выбралась из сена. Одеваться не требовалось: все, в чем я была, включая ремень и обувь, ночевало на мне.

– Эй, поднимайтесь! Ну?

Сотник. Обеспокоен.

– Что надо? Я так спал! – мечтательно сказал Шапинский.

Сотник хмурился молча. Безмолвный мятый Котов имел вид ребенка не старше двух лет, не понимающего происходящего и не нуждающегося в понимании. Подозрительно озирался Гайдук. Один Довгань бодро жестикулировал, показывал на длинное окно, заколоченное фанерой, с большой рваной дырой посередине. В дыре были видны несколько хат и задний двор.

Он сипел таинственно:

– Давайте, шевелитесь! Старуха встала.

– Какая, на хуй, старуха? Ну и что?! Ты щас в зуб выхватишь. Отвали!

– Вон!

По двору действительно прошла с ведром бодрая бабка в фуфайке и скрылась за низкой дверью сарая.

– И?

– В хлев пошла. Там корова.

– И?! – Я наряду с другими начала терять терпение.

Старуха не стала ждать всеобщего прозрения, деловито выкатилась из сарая и скорым шагом двинула прямиком в нашу сторону. Одновременно очнулся Котов.

– Если спалит, поднимет хай, – ровно сказал он и еще секунду оставался неподвижен.

Потом громко зевнул и шепотом скомандовал:

– Налево, бегом! Шмотки собрать до последней. И чтобы тихо. Убью.

Мы передислоцировались. Наблюдение за объектом продолжилось сквозь щель из дальнего помещения. Рисковали не успеть. Но бабка переоценила свои возможности, не выдержала собственного бега и на ходу вцепилась в радикулитный бок.

– Лечись, мамаша, – прошептал Шапинский сочувственно. – Чего ей надо?

Старуха разогнулась и несмело покачала закостенелыми бедрами, как школьный физрук на пенсии.

Довгань оглушительно просвистел:

– Сено брать. У ней там корова.

– Ты что, сквозь стену видишь?

– Блядь, я свой сидор забыл! – растерянно сказал Шапинский.

– Где?!

– Да это…

Тут бабка добралась до места. Прямо перед входом она вдруг свернула, с набега взобралась на небольшой дощатый настил с опорой на подоконник. Постанывая, сняла фанерный щит окна и таким своеобразным образом проникла в наш коровник мимо двери. Дверь, верно, существует для гостей вроде нас, заколочена намертво. Мы притихли. Если снаружи нам было бабку видно, то изнутри о происходившем оставалось судить по звукам.

– Лезет…

– Тс-с-с. Заправится и свалит.

Два-три шороха – и установилась подозрительная тишина. Кто-то вошел. И не вышел. И стих, будто притаился, как и мы.

Четверть часа мы промучились немой собственной неподвижностью, перекидываясь непонимающими взглядами.

Молчание еле слышно нарушил Гайдук:

– Прячется, что ли?

– Тс-с!!!

– Ждет чего-то.

– Може, сидор нашла? Испугалась?

С ненавистью Котов глянул на помалкивавшего Шапинского и не ответил.

– Не. Молчать не стала бы, – спас того Довгань.

– Тихо!

– Хэлло, детка! – вдруг взревел новый голос.

В поисках объяснения загадочного поведения старухи мы проглядели нового визитера. А тот бесшумно прибыл тем же путем, что и она.

Сотник беззвучно прыснул, оценив «детку» по достоинству.

– Ручонки прибери! – прозвучал в ответ глубокий женский голос. – Принес? Сюда клади.

Лица ребят вытянулись. Котов сглотнул. Манящий хрипловатый тембр не мог принадлежать нашей радикулитной знакомой. Откуда взялась эта третья?

– Катька! Ну? Давай. Пока никого нету!

– Пшел! Вчера на угле спину сорвала…

Голос женщины окреп, озлел и потек, притягателен необоримо.

– …газ они нам отрубили! Ждут – сами померзнем. Не дождутся. Дед с бочки буржуйку сварил, говорит, как в войну. А уголь аж на котельной, что за мостом. Вчера снесла разов пять-шесть по два ведра. Сегодня из постели еле встала. Спину ломит невмоготу, часом памерки теряю. Еще ты тут!

Катька постонала, видимо, потянувшись.

– Ну ты стерва! – восхищенно отозвался ее знакомец и зашуршал таинственной ношей в целлофане. – Подь по-хорошему. По острию ведь водишь, гадина.

– Не по себе берешь. Все ли, что ли? – деловито спросила Катька. – Давай. Дай сюда, говорю! Пакет покамест прибери.

– Да на, на! Подавись. Спалят на хрен твой сарай, да вместе с пакетом, там поминай как звали. Слыхала, у Егоровых? И хлев, и баню… Птицу, что не взяли, так побили. С автоматов.