Мария Лабыч - Сука

С недавних пор я перестала сопротивляться и делаю то, что мне говорят. Дело в том, что если я все сделаю верно и меня признают неопасной, я смогу уйти. Осталось немного.

Мне страшно. Там задают вопросы…

Стояла серая зима, и осклизлая оттепель то лила на голову дождем, то ложилась кашей под ногами. Сырой холод – лютый. И бесконечное тряпье снегов, луж и грязи, как гнилое солдатское одеяло, кругом.

Ожидание изматывало. Быстрей бы!

Но вот и февраль года нового – две тысячи фартового. Активная фаза боевой антитеррористической операции была в разгаре. Наши войска уверенно продвигались в глубь территорий, еще подконтрольных повстанцам, отвоевывая метр за метром, «отжимая» пядь за пядью этой, кровью удобренной, зачумленной идеей автономии, земли. Скорость, с которой мы вытесняли противника с насиженных мест, позволяла предполагать самое скорое и сокрушительное его поражение. Еще недавно так называемые их села, их города и их деревни обрели законное руководство, адекватное политике государства, и вооруженную поддержку на случай возможных беспорядков.

На стороне новой законной власти были численное превосходство и высокий моральный дух бойцов от рядового до командира. Наше дело правое. Сила в единстве. Те головы, что повернуты на Восток, рвут Родину надвое, низводя ее до уровня стран третьего мира. Так нам не встать с колен. И этим гражданам придется повернуться лицом к своему народу, или они скоро и беспощадно будут уничтожены, как раковая опухоль на теле страны.

Пробил час, пришел и наш черед. В составе трех взводов мы должны усилить боевые части, несмотря на успехи нашей армии, понесшей серьезные потери за время активных боевых действий. На место нас отправили после захода солнца в двух крытых грузовиках. Водители дело знали: последние полчаса пути небольшая наша колонна шла под шестьдесят, не зажигая фар. На гладких участках дороги из-под брезента можно было рассмотреть едва определимую во тьме линию горизонта: верх чуть светлее низа. Казалось, что по обеим сторонам трассы вспаханное поле. За бортом, едва видна, мелькала битая разметка; ни обочины, ни замыкающей машины отчетливо не разглядеть. Дорогу пятнали воронки от снарядов, разворотивших полотно в пяти-шести местах. Там нас неслабо помотало.

Наконец машины встали, лязгнули борта, бойцы посыпались наружу. С лихой дороги чуть мутило.

– Стройсь!

В стороне от временного шлагбаума мы выстроились кое-как, в три ряда, всего полсотни в трех взводах.

В безлунном небе проступили мутноватые редкие звезды. Света их хватило, чтобы оглядеться. За полотном дороги легла кустистая опушка, опутанная молодым ивняком. Под ботинками криво вминалась прошлогодняя трава. Вдали подковой вставал черный лес.

Невысокий сутуловатый человек бесшумно вытек из темени и встал перед строем.

– Ну, все? Добро пожаловать в задницу, – так приветствовал нас начальник блокпоста.

Его лицо рассекал надвое отсвет фонаря, проникавший сквозь щель палатки. Единственный источник света здесь, он казался таким ярким, что мог бы воспламенять предметы. В его огне горела нашивка капитана и правый его глаз.

Обращение меня удивило. Своеобразная манера изъясняться отличала многих командиров. И все же… Капитан не казался сломленным, скорее, наоборот. Он имел вид человека, прямо сейчас бьющегося насмерть. Здесь, где никто давно не стреляет. Его мучила одышка. Голос хрипел прокуренной многодневной простудой. Неспокойные глаза выдавали раскол между долгом и совестью. Взглядом он хмуро пробежал лица, выхватил меня из строя, и освещенную половину его лица пронизал безобразный нервный тик.

– Та-а-к. Слушать сюда. Вы входите в котел. Точнее, в кишку, где по одну руку неприятель, а по другую – граница враждебной сопредельной стороны. Что бы вам ни говорили в ваших яслях, горлышко узко. Оно сомкнется. Неясно, сколько дней неприятель даст вам на выполнение поставленной задачи. Ваш основной противник – время. Его в обрез.

Он помолчал минуту. Так, будто хотел внушить что-то без слов, но не сумел. Вместо того откашлялся и гаркнул хриплым сорванным горлом:

– Баб не брать! Начвзводы ко мне. Бойцам отдыхать полчаса. Курите.

Мы разошлись. Ребята взглядывали на меня с недоуменным вниманием. Я отошла чуть дальше: мнение мое сейчас ничего не решало.

Ожидание длиной в две сигареты.

– Взвод, стройся!

Мы подтянулись тремя группами, каждая к своему взводному командиру.